Любовь Воронкова - Детство на окраине

Макариха еще издали увидела Соню. Ее широкое с крупными морщинами лицо ласково улыбалось:

— Ах ты, коза-дереза! Глядите-ка, и сюда прибежала! А уж я давно гляжу — кто это бежит, волосенки по плечам треплются?!

Соня уселась рядом с Макарихой на низенькой скамеечке — эту скамеечку Макариха приносила сюда вместе с корзинкой. Она жадными глазами заглянула в корзинку: много ли еще там добра и есть ли какие обломки? Добра было много, а обломков что-то не заметно. Она вздохнула и поближе прижалась к черной сборчатой юбке Макарихи, усеянной мелкими цветочками. Соня глядела, как подходили чужие люди и брали из корзинки то яблоко, то длинную, как свеча, прозрачную конфету, то горсть орехов… Соня с завистью смотрела на этих людей.

— А зачем ты им все отдаешь? — наконец сказала она Макарихе. — Лучше бы сама съела!

— Если я буду пряники есть, то у меня и хлебушка не станет, — ответила Макариха.

Соня поглядела на нее с удивлением:

— А разве хлеб-то лучше? Небось пряник слаще!

Но Макариха заправила волосы под платок и покачала головой:

— Да я, вишь, что-то сладкого не люблю!

За спиной зеленел старый бульвар. Он был обнесен деревянной решеткой — деревянными палочками, поставленными крест-накрест и покрашенными в темно-бордовый цвет. Но краска полиняла от дождей, выгорела от солнца, видно покрасили эту решетку давным-давно, да так и забыли про нее.

Слева, на зеленом пригорке, красовалась красная кирпичная церковь Ивана-Воина, ее маленькие золотые главы горели на солнце. На перекрестке Старой Божедомки и Самарского переулка жарился на солнце неподвижный городовой с саблей на боку и в фуражке с кокардой. От булыжной мостовой несло зноем, хотя солнце уже склонялось к невысоким трубам домов. Наверное, это и есть тот самый городовой, который потянул Федора к «Исусу». Вишь, хитрый какой, будто и не смотрит ни на кого, а сам все примечает!

Соня встала и подошла к изгороди бульвара. Ох, какой там огромный тенистый лес, какие полянки, полные травы и цветов, какие светлые дорожки!

— Можно, я похожу по дорожкам? — спросила Соня.

— Заблудишься, — ответила Макариха.

— Не заблужусь! Я недалеко.

— Смотри только цветы не рви, а то тебя городовой в участок заберет!

Соня робко вошла на бульвар. И сразу оказалась в прекрасной волшебной стране. Купы деревьев поднимались в самое небо — так они были высоки. В зеленых кустах щебетали птицы. Ровные, чисто выметенные дорожки, пестрые от солнечных зайчиков, заманивали Соню куда-то в зеленую солнечную даль. По обе стороны поднималась высокая густая трава. А в траве цветы! Какие-то белые с зубчатыми лепестками, и желтые, блестящие, будто сделаны из золота, и лиловые маленькие колокольчики с желтым язычком…

Соня забыла наказы Макарихи и про городового забыла. Она перешагнула через низенькую загородочку и вошла в траву. На бульваре никого не было, никто не видел Соню. Она ходила по траве, еле пробираясь в густой свежей зелени, наклонялась к цветам. Каждый цветок удивлял Соню, каждый цветок ее радовал. Она разглядывала их лепестки, их тычинки и надивиться не могла — как же хорошо они все сделаны, как красиво раскрашены! «Не рви цветы». Да зачем же она будет их рвать и портить?

Соня ходила по луговине под деревьями и смеялась — такая она была счастливая! И сама не заметила, как под деревьями сгустились и потемнели тени.

Вдруг она вспомнила, что обещала не уходить далеко. Она выскочила на дорожку и побежала к Макарихе.

На бульваре стояла сумеречная тишина. Соне было и страшно одной и весело. Ветерок раздувал ее загнутые на концах волосы, ноги так сами и подпрыгивали. Вот сейчас дорожка повернет к выходу, и Соня выбежит прямо к Макарихе. А потом они еще немножко посидят и пойдут домой. И уж тогда-то Макариха обязательно достанет ей со дна корзинки какой-нибудь попорченный, не годный к продаже гостинец. Но сломанный пряник разве не такой же сладкий, как целый?

Дорожка повернула и… уперлась в плотную решетчатую изгородь. Соня остановилась с разбегу. Что такое? Ведь это та же самая дорожка, по которой она вошла в парк! Откуда же тут взялась изгородь? Может, ее поставили, пока Соня бегала по траве?

Она подошла ближе. Нет, изгородь старая и земля около нее твердая, как асфальт. Соня поглядела сквозь изгородь, хотела позвать Макариху, чтобы она выручила ее. Но и Макарихи на углу не было. Неужели она ушла домой и оставила Соню здесь одну, среди деревьев и наступающего вечера?

Соня отошла от изгороди и, растерянная, побрела по дорожке. Весь мир вдруг как-то перевернулся, выход из парка закрылся, Макариха пропала, Старая Божедомка исчезла… И Соня осталась одна.

Соня не знала, что ей делать. Она шла и тихонько плакала. По бульвару изредка проходили какие-то люди. Но Соня боялась подойти к ним.

Неожиданно перед Соней остановились двое незнакомых людей — один совсем молодой, другой с бородкой и с усами. Бородатый наклонился к ней:

— Девочка, ты что плачешь?

Соня посмотрела на них сквозь слезы. Это были «господа» — в шляпах и штиблетах. У них во дворе всех, кто носил шляпу, называли господами.

Соня всхлипнула и сказала, что заблудилась. А сама подумала:

«А что спрашивают? Ведь они же чужие, нашего дома не знают!»

— Ты где живешь? Как улица твоя называется?

Соня ответила без запинки:

— Старая Божедомка, дом номер шестнадцать, квартира номер четыре.

Они оба рассмеялись:

— Какая маленькая, а свой адрес знает!

Ведь им было неизвестно, что мама, наверное, сто раз заставила Соню повторить этот адрес. Вот и пригодилось!

Господа взяли Соню за руки и повели. Ей казалось, что они ведут ее куда-то совсем в другую сторону. Соня ничего не узнавала вокруг и совсем примолкла от страха.

Они уже вышли из парка — выход почему-то оказался совсем не там, где его искала Соня. Изгородь словно сама раздвинулась, и дорожка свободно вышла на тротуар. А вот и зеленый пригорок и церковь Ивана-Воина с уже погасшими куполами… А вот и знакомый угол, где всегда сидит Макариха, на земле даже ямки от ее скамеечки видны. А там, дальше, Уголок Дурова и дом с башенкой.

Соня сразу повеселела:

— Теперь я сама!

Но бородатый не выпустил ее руки.

— Нет, нет, уж мы тебя, сударыня, до самого дома доведем!

Они довели ее до самой калитки с коричневым кувшинчиком. И во двор вместе вошли. Чернобровая прачка Паня как раз полоскала белье у колодца.

— Где квартира номер четыре? — спросил у нее бородатый.

Паня испуганно посмотрела на него и на Соню. Что такое случилось?

— Это молочницына девочка, — сказала Паня. — Ступайте на задний двор, там ее мать сейчас коров доит.