Любовь Воронкова - Детство на окраине

— Ты что? Правда змею увидела?

— Нет… — Соня чуть не плакала. — Анюта хочет Елену Петровну уволить!

Саша выслушала Соню, сдвинув тонкие брови. Глаза ее стали мрачными и недобрыми.

— Ладно, — с угрозой сказала она, — я ей за Елену Петровну…

— А что ты?

— Увидишь. Уж я ей что-нибудь… подсудоблю. Я бы их всех в тюрьму посадила бы! И приютскую нашу начальницу тоже. И батюшку нашего. И попечителей. Всех бы, всех! Пусть бы там сидели и никого бы не мучили!

Соня с опаской посмотрела на Сашу. Что это она? Разве можно так говорить о старших, да еще о таких важных людях?

Но все это недоброе и обидное тут же забылось, рассеялось. Уж очень хорошо было кругом, уж очень необыкновенно! Улица кончилась, и снова вышли на зеленый простор. Что-то заблестело на солнце среди зелени… Озеро! Огромное голубое озеро, полное дрожащих солнечных огней.

Соне показалось, что это огромное озеро, но это был просто небольшой и неглубокий пруд, обрамленный молодой светлой осокой.

Девочки стояли на берегу и смотрели на мелкие сверкающие волны. Многим хотелось залезть в воду, но Елена Петровна не разрешила:

— Рано еще. Вода не согрелась.

Вдруг раздался пронзительный крик, всплеск воды. Анюта Данкова сорвалась с прибрежного камня, на котором стояла, и полетела в воду. Пока Елена Петровна подбежала к ней, Анюта уже успела окунуться чуть не до плеч в своем розовом с атласной лентой платье. Елена Петровна схватила ее за руку и выдернула на берег. Анюта плакала и кричала изо всех сил: видно, ей казалось, что она уже идет ко дну.

Елена Петровна принялась поспешно раздевать Анюту. Она стащила с нее мокрое платье, рубашонку, лифчик с резинками… Елена Петровна велела девочкам стать в круг, чтобы защитить Анюту от ветра. Они окружили Анюту и смотрели на нее. А сама Анюта стояла среди них, жалко съежившись, посиневшая, дрожащая… Соне вспомнился цыпленок у прачек во дворе. Он однажды так же нечаянно попал в ведро с водой и выскочил оттуда жалкий, взъерошенный, дрожащий. Анюта сейчас была очень похожа на того цыпленка. И у Сони появилось еще одно неожиданное открытие. Когда Анюта в своем нарядном платье, она кажется совсем другим человеком: и капризничает, и важничает, и редко-редко кто достоин с ней дружить. А вот сейчас, без всех своих оборок и лент, сгорбившаяся, с красными веками, с посиневшими губами, она такая же, как все девчонки и ничуть не лучше… И вдруг Соне подумалось: а что, если вот так же снять со всех господ их шелковые платья и шляпы с перьями да смешать всех людей в одну толпу, — то и не разобрать бы, кто богатый, а кто бедный… Вот бы интересно-то было!

Елена Петровна между тем сняла с шеи свой белый шарф и насухо вытерла Анюту. Потом закутала в свою серую мягкую накидку и посадила на солнышко. А ее розовое платье подняла высоко и стала сушить на ветру.

— Какая же ты неосторожная! — сказала Елена Петровна. — Видишь, что наделала…

— А я сама разве?.. — со слезами ответила Анюта. — Меня девчонки столкнули.

— Мы не толкали! И не дотрагивались даже!.. — закричали девочки. — Пусть не врет!

— Нет, столкнули! Нет, столкнули! — сказала Анюта. — Прямо в спину толкнули!

— Девочки, кто столкнул Анюту? — спросила Елена Петровна. — Почему вы это сделали? Вы должны мне это сказать, если знаете!

— А мы не толкали! Никто и не толкал ее! — снова закричали девочки.

— Это, наверное, Саша, — сказала Лида Брызгалова, — она стояла сзади…

— Очень надо мне толкать! — сердито ответила Саша.

— Ну, ничего, — сказала Елена Петровна, — платье уже почти высохло. Рубашка — тоже. Ничего страшного не случилось — просто маленькое комическое происшествие. Правда, Анюта?

Елена Петровна с легким смехом обратилась к ней. Но Анюта сидела надув губы и ничего не отвечала.

Страшного и в самом деле ничего не случилось. И теперь, когда прошел первый испуг, девочки начали хохотать. Во как шлепнулась! Прямо в платье искупалась, а то раздеваться холодно!

Платье высохло, Анюта оделась, и экскурсия отправилась дальше. Пришли в какой-то сад, там стояли деревянные столы и скамейки, врытые в землю. Девочки расселись за эти столы. Ветки цветущей черемухи свешивались над их головами, маленькие белые лепестки слетали с них, падали на головы, запутывались в волосах…

Толстая приветливая женщина подала им кипящий самовар и огромный разрисованный чайник. Чашек на всех не хватило, чай пили по очереди. Первой налили чаю Анюте — ей надо получше прогреться.

Соня и Саша развернули свой завтрак. У Сони был калач с маслом и яйцо. А у Саши — два ломтя сеяного хлеба и два кружочка колбасы. Но каждой почему-то хотелось именно того, что принесла подруга. Поэтому Соня съела колбасу, а Саша с удовольствием принялась за калач. Соня глядела вверх, на цветущие ветки, на небо с облачками — как все это было красиво, как необыкновенно!

— Здорово я ее? — вдруг прошептала Саша со смехом.

Соня уставилась на нее круглыми глазами:

— Это — ты?..

— А ты думала?..

У Сони перехватило дух:

— А как же теперь?..

— Что — как же? Искупалась — и ладно.

— Да ведь тебе попадет же!

Саша тряхнула тугими каштановыми косами:

— А кто узнает-то? Ты, что ли, скажешь?

Соня загрустила. Елена Петровна ведь спрашивала… «Вы должны мне сказать, если знаете», — вот что она сказала. Соня теперь знает — значит, она должна сказать! Должна сказать!

Елена Петровна велела взять чашку с чаем кто еще не пил. Соня взяла чашку, чай был очень горячий… Соня прихлебывала понемножку и все думала: как же ей теперь быть?

— Ты что? — нахмурясь, спросила Саша. — Не водишься, да?

— Вожусь… — тихо ответила Соня. — Только вот… если узнают про это, тебе там… ну, у вас в приюте… достанется?

— У! Еще как!

Соня совсем приуныла. Что же ей теперь делать? Ведь если не скажет — значит, обманет Елену Петровну. А если скажет, Сашу накажут. Очень сильно накажут. И все из-за кого? Из-за противной Анюты Данковой.

Сопя сидела, думала. И вдруг слезы закапали в ее чашку с чаем.

— Соня обожглась! — закричали девочки. — Она плачет!

Елена Петровна подошла к Соне, села рядом:

— Что с тобой? Ты чаем обожглась?

— Нет… — не поднимая головы, ответила Соня.

От белоснежной кофточки Елены Петровны пахло душистой свежестью, прядка ее волнистых волос касалась Сониного уха, теплая белая рука лежала на худеньких Сониных плечах… И, как всегда, от всей этой ласки Соня заплакала еще сильнее. Елена Петровна долго допытывалась, о чем Соня плачет. Соня ничего не могла сказать. А оттого, что не могла сказать, слезы лились еще обильнее.

Наконец Елена Петровна погладила Соню по голове и сказала:

— Оставим ее на минутку в покое, девочки. Соня успокоится и тогда скажет.