Лазарь Карелин - Девочка с красками

- Ваша дочь?! - изумилась Таня. - Но она же совсем не такая… Она же… Я помню…

- Что ты помнишь? - вдруг напрягся старик. - Что ты можешь помнить, молокосос? Лена была такой. Ну, не вчера, не год назад, а тогда, когда… - Он умолк и как-то сразу по-стариковски сник и отошёл от Тани в далёкий и тёмный угол своей комнаты, присел там на какую-то скамеечку и утих.

Таня словно осталась одна в комнате - ходи, оглядывайся, трогай всё, что хочешь, руками. И она пошла, оглядываясь, сперва думая ещё о внезапной перемене с Черепановым, о внезапной его печали, а потом уже не думая об этом, позабыв обо всём, уйдя лишь в зрение, - так вокруг было всё удивительно, ново ей, интересно. Она переходила от картины к картине, которыми тесно были увешаны стены комнаты. Подробно рассмотреть ей эти картины не удавалось: в комнате было слишком темно для этого. Но так было даже интереснее. Не каждая картина в отдельности, а сразу по нескольку вместе рождали что-то общее, какую-то свою, собственную, картину. А потом и всё вокруг - и стена с Ключевским кремлём, и стена с врубелевской «Сиренью», в которой стояла, оказывается, дочь Дмитрия Ивановича, но не такая, какой знала её Таня, не старенькая и сутулая, а молодая, прекрасная и радостная, и все другие картины на стенах, и мольберты с накинутыми на них простынями, как мушкетёры в плащах, и полки с книгами, с толстыми, старинными книгами, которые даже страшно взять в руки, такие они мудрые, - всё это вместе сложило для Тани теперь уже общую картину, и картина эта глубоко поразила девочку.

- Я буду художницей! - проговорила она, как поклялась. - Я обязательно буду художницей.

Она подбежала к неподвижно сидящему в своём тёмном углу старику, схватила его за руку, наклонилась к нему, стараясь заглянуть в его глаза.

- Я вспомнила, я вспомнила! - выкрикнула она. - Когда я ещё была совсем маленькой, я видела вашу дочку, и она была такой, вот прямо такой, как у вас на картине. - Таня ждала, наклонясь, ответа старика.

Он молчал. Она подёргала его за рукав, он глянул на неё из-под сведённых бровей, чуть улыбнулся ей, но так ничего и не сказал.

Таня распрямилась.

- Я вспомнила… - огорчённо шепнула она. - Вы мне не верите?

- Верю. - Старик поднялся и твёрдым шагом пошёл на середину комнаты, туда, где было больше всего света. И Таню прихватил с собой, взяв её за руку. - Ну, так зачем же ты пришла? - пытливо взглянув в её лицо, спросил он. - Какие такие у тебя горести?

И тут Таня разом всё вспомнила, уже о своём вспомнила, и странное чувство и радости, и горькой обиды, и тревоги, такой большой, какой не знала прежде, - это странное, тяжкое чувство, пережитое ею в тот миг, когда узнала она, что приезжает отец, снова вернулось к ней.

- Приезжает мой папа, а мама почему-то этому не радуется, - быстро и горестно проговорила она. - Дмитрий Иванович, ну почему, почему ссорятся родные люди? - Она запрокинула голову и внимательно посмотрела в тусклые, но зоркие и оттого очень ещё живые стариковские глаза. Посмотрела долгим взглядом.

- Не знаю, Таня, - сказал Черепанов и вдруг поспешно отвернулся от девочки. - Обойдётся, может быть… Так. значит, приезжает? Когда?

«Когда?!» - Таня вдруг с ужасом обнаружила, что не знает, когда приезжает отец. Мать не сказала, а она забыла спросить. Может быть, он уже приехал! Может быть, он уже дома!

Таня сорвалась с места и бросилась к дверям, забыв даже попрощаться с Черепановым, забыв даже оглянуться на девушку в сирени. Обо всём на свете забыв. «Может быть, отец уже дома!» Она выбежала на лестницу, скриплые ступени промелькнули под её ногами, не успев ничего проворчать ей вслед вразумительного. Так, сказали лишь ка-кое-то «ш-ш-ш» и смолкли.

Только в сенях, в этом душном петушином царстве, Таня вспомнила о петухе, о страшном желтоглазом петухе. Вспомнила и не испугалась. Он не посмеет сейчас её тронуть, этот скверный зверь! Её никому нельзя сейчас трогать и никому нельзя задерживать - она бежит встречать своего отца!

И верно, петух только вскинулся, когда Таня пробегала мимо него, и не тронул её. Не посмел!

На счастье, дверь была не замкнута. Таня толчком распахнула её и выбежала на улицу. Звёзды первыми встретили её, огромный мир раскинулся перед ней.

Дома Сашиных сестёр уже не было. В углу дивана, где раньше сидели они рядышком, теперь, уронив голову на руки, сидела мама. Заслышав Танины быстрые шаги, она подняла голову. Таня удивилась даже, так незнакомо строго глянула на неё мать. И голос у неё тоже зазвучал незнакомо строго:

- Где ты была? Разве не знаешь, что пора ужинать?

- Мама! - быстро шагнув с порога, Таня остановилась посреди комнаты, наклонённая вперёд, словно готовая бежать и дальше. - Мама, а когда же он приезжает?!

- Я спрашиваю тебя, где ты была?

- У Дмитрия Ивановича. Мама, а вдруг он уже приехал или вот-вот подъедет! Скажи, разве папа не написал тебе, когда его надо встречать?

Мать поднялась с дивана, подошла к дочери и протянула ей много раз сложенную пополам и превратившуюся в маленький комок телеграмму.

- Подумать только, она дружит с этим Черепановым, - сказала мать и поморщилась, как от боли, наблюдая за торопливыми движениями дочери, которая расправляла, разравнивала стиснутую в комок телеграмму, а потом стала читать её и читала долго, хотя и всех слов-то в телеграмме было только три: «Выехал Ключевой Николай».

И так и сяк повертев перед собой телеграмму, Таня наконец подняла глаза на мать:

- Когда же? Он вот уже выехал, а когда приедет? Что это тут за цифры за такие? Когда мы пойдём его встречать?

Мать ничего не ответила и снова отошла к дивану и снова уселась в самый его угол, повернув голову к окну.

- Мама, - настаивала Таня. - Мамочка, когда же мы пойдём его встречать?

- Да пойми ты, он нас обидел. - Глухой, как бы издали, был голос матери. - Он оскорбил нас. Тяжко, несправедливо. Пойми…

Но Таня ничего не могла понять. Она вслушивалась в глухой, далёкий голос матери и ничего не могла понять. Смысл того, что говорила ей мать, не касался её сознания. Она слышала лишь звук её голоса - глухой, горестный, и этот голос пугал её и мешал вдумываться в слова.

- Я сама виновата, я берегла тебя, я ничего тебе не хотела рассказывать, и вот теперь… Видимо, нельзя так и надо говорить обо всём до конца, пусть даже ты и ребёнок. Что-то поймёшь сразу, что-то поймёшь потом, но необходима ясность, нужна ясность.

- Может быть, он уже приехал или вот-вот приедет, - очень тихо проговорила Таня и близко, так, что заломило глаза, поднесла телеграмму к лицу.

Мать вскочила и пошла по комнате своей широкой уверенной походкой, которая так всегда нравилась Тане. «Какая у меня смелая мама! Какая решительная! Ну как же, ведь она судья!»

Но комната была невелика, и матери трудно было широко шагать от стены к стене, и она вскоре же остановилась, прижавшись спиной к оконному косяку. А за окном была дорога, уже высеребренная луной, и если прямо-прямо и долго-долго идти по этой дороге, то подойдёшь к самому вокзалу, где останавливаются московские поезда.