Фрэнк О'Коннор - Протест настоящего мужчины

— Ты тоже, что ли, не спишь? — проворчал он.

— Да ладно, давай лучше обними меня поудобнее, — предложил я, и он, в общем-то, меня послушался. Обнял. С некоторой опаской, так я бы сказал. Оказалось, он очень худой, но все-таки это было лучше, чем ничего.

А на рождество он постарался — подарил мне первоклассную игрушечную железную дорогу.

Когда мама сказала, что какой-то Дэнис Корби придет «поиграть с нами», мы с Сузи сразу должны были понять — ничего хорошего из этого не выйдет. С кем играть, нам и так хватало, и все ребята были что надо. Но уж такая наша мама — великодушная, щедрая, готовая слушать любые небылицы. Может, это не так уж и плохо, но в порыве благотворительности она раздавала не только свои вещи, но и наши. Стоило только отвернуться, она уж тут как тут. Смотришь, то игрушка пропала, то старое пальто, а то и башмаки — она все отдавала нищим, которые частенько топтались у наших дверей. В общем, как говорила Сузи, никакой жизни не было, но мы были еще несмышленыши и клюнули на ее очередную удочку: к вам придет хороший мальчик, которому скучно одному, поиграйте вместе на холме. Вот уж купились мы, так купились! Короче говоря, в субботу утром, часов в одиннадцать, заявляется: примерно мой ровесник, только чуть поздоровее, лицо — как красное яблоко, и большие зеленые глаза таращит. Я как увидел его, сразу понял — с таким сдохнешь от скуки. Я даже сначала принял его за посыльного.

— Чего тебе? — спросил я.

— Меня мать послала поиграть с вами, — ответил он, скривившись, и стало ясно — он тоже от этой выдумки не в восторге.

— Ты Корби, что ли? — удивился я.

— Чего-чего? — переспросил он, а потом отвечает: — Да.

Я даже сразу не разобрался — глухой он или дурачок, а может, то и другое вместе.

— Мама! — крикнул я. — Смотри, кто пришел, — а сам думаю: «Она-то его хоть раньше видела или пригласила не глядя?»

Нет, оказывается, видела, потому что сразу засияла и повела его в дом. Он снял кепку, вошел в гостиную и, услышав, как грохочут его подбитые гвоздями башмаки, заковылял дальше на цыпочках.

Вот напасть какая — хоть плачь! Этот малый не знал ни одной игры, а когда мы вышли поиграть с Корганами и Райтами, я даже растерялся — надо как-то объяснить появление этого «хвоста», бедного родственника!

Когда мы сели обедать, он положил локти на стол и, словно не замечая тарелку, принялся глазеть на нас.

— Тебе не нравится обед, Дэнис? — спросила мама. Нас она никогда об этом не спрашивала.

— Чего-чего? — вытаращился он на нее. Я уже заметил, что он говорит «чего-чего» просто так, чтобы выиграть время. — Почему, нормально.

— Тебе надо есть как следует, — заметил папа. — Ты же вон какой здоровый!

— А чем тебя обычно кормит мама? — спросила мама.

— Супом.

— Если хочешь, я налью тебе ложку.

— Налейте.

— А что бы ты хотел на обед? Я тебе приготовлю.

— Желе.

Ни «пожалуйста», ни «спасибо». Будь я на его месте, я, наверное, уже схлопотал бы от отца по затылку, а этому субчику, значит, сплошные поблажки — говори что хочешь, ешь что нравится. Он только и поклевал немного картошки с подливкой.

После обеда мы пошли в нашу спальню показать ему игрушки. Но он шарахнулся от них, как за столом от вилки и ножа.

— У тебя что, своих игрушек нет? — спросил я.

— Нет.

— А где ты живешь? — спросила Сузи.

— В «Билдингз».

— Ну и как, хорошо там?

— Нормально. — Все у него было нормально.

Но я-то знал, что это за «Билдингз», потому что каждый день проходил мимо этих домов по дороге в школу. Ничего там нормального не было. Там было плохо. Живет одна беднота, детишки босиком бегают, а женщины целый день сидят на крылечке и точат лясы.

— А брат или сестра у тебя есть? — допытывалась Сузи.

— Нет. Только я да мать… Да еще тетушка Нелли, — добавил он, чуть помолчав.

— А кто это — тетушка Нелли?

— Моя тетя. Она живет в деревне. Иногда к нам приезжает.

— А где твой папа? — спросила Сузи.

— Чего-чего? — переспросил он, и снова я готов был поклясться — это он просто чтобы подумать над ответом. На сей раз пауза затянулась. — Папа вроде бы умер.

— Как это «вроде бы»? — удивилась Сузи. — Ты что, не знаешь, что ли?

— Ну, мать сказала, что он умер, — чуть поколебавшись, произнес он.

— Раз мама говорит, значит, знает, — наставительным тоном сказала Сузи. — Но если папа умер, где же вы деньги-то берете?

— У тетушки Нелли.

— Теперь ясно, почему у тебя нет игрушек, — папа ведь умер. — Сузи любила изображать из себя всезнайку. — Всегда лучше, если первой умирает мама.

— Нет, не лучше, Сузи Мэрфи! — Меня ужаснуло хладнокровие, с каким она всегда говорила про нашу маму. — Бог покарает тебя за такие слова. Ты потому так говоришь, что всегда подлизываешься к папе!

— Ни к кому я не подлизываюсь, Майкл Мэрфи, — спокойно возразила она. — А что я права, тебе любой скажет. Если умрет мама, папа сумеет нас прокормить и вырастить, а если умрет папа, мама останется ни с чем.

Обычно я вставал за маму горой, но сейчас не мог не признать — последнее ее приобретение было никудышным.

— Ох, эта женщина меня когда-нибудь доведет, — жаловалась Сузи вечером, когда мы легли спать. — Приводит каких-то нищих, бродяг, закатывает им обеды в нашей кухне, так что и поиграть никого не позовешь, а потом раздает нашу лучшую одежду. Скоро в доме будет вообще шаром покати.

С тех пор Дэнис Корби являлся каждую субботу, шествовал через гостиную на цыпочках в своих подбитых гвоздями башмаках, садился за стол и начинал ковырять в тарелке. Единственным любимым блюдом, как он и сказал, у него было желе. Он оставался в доме до самого вечера и слушал, как мама читает нам книжки. Слушать ему нравилось, но сам он читать не умел, даже комиксы, поэтому мама начала его учить и говорила, что он очень сообразительный. Не знаю, как это можно быть сообразительным, если в семь лет не умеешь читать. Меня мама никогда не называла сообразительным.

Зато в чем другом он соображал здорово, как мне и не снилось. Наверное, мальчик из бедной семьи, к тому же совсем чужой, может делать все, что не дозволено мне, — например, играть в большой комнате, а если возмутишься или отпустишь замечание — тебе же хуже. Мама снова затеяла свою любимую игру — «налет на гардероб», и я должен был восторгаться насчет того, что мое зимнее пальто Дэнису как раз впору, хотя на самом деле я оплакивал это пальто горючими слезами, потому что оно очень шло к моему желтому галстуку. Чем дальше, тем меньше я что-то понимал в этой таинственной истории.

Как-то вечером Суэи в который уже раз начала хвастаться, что родилась она не где-нибудь, а в Дублине. С этим Дублином она носилась, как с писаной торбой, будто там родилась только она одна.