Моника Хьюз - История с танцем призраков [повесть]

Том вернулся к надстройке над ступеньками и механизмом лифта и сел, прижавшись спиной к ее южной стене. Здесь он был укрыт от ветра — все-таки чуть теплее, — к тому же из вентиляционной решетки прямо у него над головой время от времени вырывался теплый воздух. Не бог весть что, но по сравнению с другими углами крыши это просто Гавайские острова.

С крыши открывался прекрасный вид: внизу в лунном свете серебрилась нитка реки, вилась по темной, укутанной деревьями долине. Луна почти полностью скрылась за горизонтом. Над головой искривленным W зависла Кассиопея. А где-то рядом должна быть Андромеда.

Том вдруг почувствовал жуткую усталость, будто ослабла взведенная в нем пружина. Чуть откинувшись назад, Том поднял глаза к небу. В такую ясную ночь, наверное, можно увидеть галактику Андромеды, у него ведь зоркие глаза — глаза индейца. Вот туманная звездная россыпь — это она и есть? Два миллиона лет назад, когда по земле бродили мохнатые мамонты, задолго до появления человека, от нашей галактики отделилось крохотное пятнышко света — то самое, на какое он сейчас смотрел. Два миллиона лет назад…

Интересно, а много ли в той галактике планет? Сколько и в нашей? В два раза больше? И на скольких из них есть разумные существа? Существа, которые сидят сейчас вот так же на крыше под ночным небом, смотрят на тусклую звездочку — а на самом деле это целая галактика Млечного Пути, — сидят и думают, что два миллиона лет назад…

Звезды над головой Тома завертелись, их словно затянуло в бесконечно огромную воронку космических просторов. Ему вдруг пришло в голову: вся поверхность Земли — это сгусток звездной пыли, и он, Том, всего лишь крохотная, малюсенькая пылинка. Она становится все меньше, меньше, вот и совсем растаяла…

Когда Том проснулся, луна зашла, тьма полностью завладела миром. И еще холод, так холодно Тому, кажется, не было никогда в жизни. Холод пронизывал до костей. Голые лодыжки совсем заледенели… Надо себя как-то расшевелить, а то он прямо-таки задубел, как выстиранное белье на морозе. Дыхание его тотчас превращалось в клубочки пара, губы и щеки застыли, онемели.

Стояла такая тишина, что на секунду Том испугался — уж не оглох ли он? Но нет — когда попытался распрямить ноги, услышал, как трется с похрустыванием жесткая материя его джинсов. Возле уха раздался какой-то шуршащий отзвук, и Том испуганно дернулся. Что это — птица? Или мышь? Он навел зажженный фонарик на вентиляционное отверстие у себя за спиной, увидел, как шевелится какой-то коричневый пушистый комочек, и осторожно взял его рукой.

Это оказалась летучая мышь. Позже Том удивлялся: как это он не завопил от страха, не выпустил птицу-зверушку? Летучих мышей он всегда терпеть не мог. Но ведь он сидел один, на крыше, под усыпанным звездами небом, и было в этом какое-то таинство. Он уселся поудобнее, прижался спиной к стене, положил фонарик на колени и взял в ладони пушистое тельце.

Бережно расправил большие кожистые крылья, нащупал хрупкие, толщиной со спичку, кости, на их концах — когти. Погладил пальцем бурый мех, и рот маленького существа пискнул в знак протеста. Мелькнул розоватый язычок, крохотный частокол острых зубов.

А на какой-нибудь планете в галактике Андромеды есть такие существа? Или похожие на них? Кто знает, может, тамошние «люди» как раз похожи на наших летучих мышей? Вот оно сидит, пригревшись в его руках, это существо — о чем оно думает? Такая крохотулька — ему достаточно сжать руки покрепче, и от нее останется мокрое место. Такая уязвимая… Но ведь летучие мыши живут на свете с доисторических времен, с той минуты, когда свет Андромеды, вот этот самый свет, впервые отправился в дальний путь к Земле. И водятся они, летучие мыши, во всех уголках нашей планеты. Они питаются насекомыми, цветочной пыльцой, нектаром, фруктами, животными, кровью — всем, что попадется. Они сумели приспособиться. Они выжили.

— Летучая мышь, может, ты — мой дух? — заговорил Том, поглаживая тоненький бурый мех. — В тебе столько всего намешано. Млекопитающее, но с крыльями, птица, но с теплой кровью и мехом. Тихая, робкая, а живется тебе неплохо. У тебя свой путь, и ты никогда с него не сбиваешься, далее в темноте. Должно быть, ты и есть мой дух.

Маленький ротик открылся, зверушка еще раз неслышно пискнула. Том бережно сложил ее крылья, прижал их к тельцу и помог ей уцепиться когтистыми лапками за одну из перекладин теплой вентиляционной решетки. Летучая мышь тотчас перевернулась сверху вниз, устроилась поудобнее, сложила по-своему крылья и снова заснула.

Том медленно поднялся. Перед глазами все плыло от голода, холода и возбуждения, на негнущихся ногах он прошагал на другую сторону крыши. Из музея не доносилось ни звука. Свет в салоне не горел. Последняя полицейская машина уехала. Он прошел по крыше с запада на восток, уже освоившись и ничего не боясь, пока не оказался у юго-западного угла музея. В двадцати футах под ним была крыша архива.

Ни секунды не колеблясь, он перелез через парапет, ухватился за него пальцами, повис и мягко прыгнул сквозь тьму. Он приземлился удачно, спружинив на кончиках пальцев, согнув колени, инстинктивно и безо всяких усилий приглушил силу удара о крышу.

Позднее, глядя на здание в дневное время, он содрогался: неужели он спрыгнул с такой высоты? Но в ту ночь тело его охранялось некой чудесной магией, и с ним просто не могло ничего произойти. Соскользнуть с крыши архива — это уже были детские игрушки, а дальше прыжок на цветочную грядку, сейчас пустую и мягкую — перед холодами почву взрыхлили, подготовили к весне.

Без страхов и сомнений Том прошагал по травяному газону и вышел с территории музея. По дороге домой он не встретил ни одного человека — сонные улицы были пусты. Спал и его собственный дом. Окно над задним крылечком было приоткрыто на два дюйма [9] Дюйм — единица длины, равная 2,5 см. — эту щелочку он оставил сам. Вскарабкавшись по решетке для вьюнков, он распахнул окно и перевалился в комнату. Скинув с ног кроссовки, он тут же рухнул на кровать, оттолкнул свернутое в рулон одеяло — здорово он это придумал! — и, забыв о голоде и холоде, заснул богатырским сном.

На следующее утро, в четверг, Том проснулся и вылез из постели сам — обычно его будила мама. Когда она вошла в комнату, он, в помятых джинсах и водолазке, моргая, стоял у окна.

— Сынок, уже встал и оделся? Ранняя пташка. Тогда иду вниз готовить завтрак.

Когда она, по счастью ничего не заметив, ушла, Том побрел в ванную, стянул с себя выпачканную одежду и встал под душ. До чего же он грязный, особенно ноги! Надев все чистое, он протопал к столу на мамин зов:

— Завтракать!

Утро выдалось солнечное, и это сказалось на настроении родителей. Мама за кофе что-то мурлыкала себе под нос, а папа, уходя, даже поцеловал ее.