Уильям Армстронг - Саундер ждёт хозяина

Утром мальчик подошёл к окну. Он вспомнил свой сон о наводнении, затопившем поля, и позвал к окну малышей. От дыхания стекло запотело. Мальчик старательно протёр его ладонью. Сон не сбылся: вода в пойме реки не поднялась. Всё выглядело так же, как вчера, только земля была покрыта инеем. Малыши, не увидев на улице ничего интересного, обиженно посмотрели на брата.

На железной плите кипел большой котёл, покрытый голубой эмалью, в котором обычно варили опоссумов. У котла было две крышки, так что в нем можно было одновременно и варить, и подогревать пищу. Мальчик потрогал коричневый пакет с грецкими орехами на полке за плитой. Мать сказала:

— Надеюсь, там не меньше двух фунтов.

От трубы шло приятное тепло, и мальчик подставлял ему то одну, то другую щеку. Потом он сомкнул руки вокруг трубы и потёр их. Тепло поднялось по рукавам, прошло под рубашку и согрело всё тело. Мальчик глубоко вдыхал ароматный воздух над плитой. Он старался поймать пар, который вырывался из-под крышки котла. Крышка подпрыгивала со стуком, нарушавшим ритмичное бульканье пузырьков на поверхности варева в котле.

В сковородке, стоявшей на второй конфорке, была свиная колбаса! Мальчик понюхал тонкие струйки дыма, которые спиралью поднимались с концов каждой колбасы. Свиную колбасу едят только на рождество, но он знал, что до рождества было ещё далеко. Мать поставила на крышку котла миску с лепёшками, чтобы подогреть их. Она что-то тихо напевала. Крышка перестала подпрыгивать, а струйки пара, которые вырывались из-под неё, начали издавать тихий свист.

Нет, от котла шёл запах не опоссума, а свиных косточек. Мальчик за всю жизнь лишь дважды нюхал этот запах: один раз у себя на кухне, а другой — когда проходил мимо большого дома. Аромат колбасы и свиных косточек заполнил всю хижину и просочился наружу через щели в полу и около двери. Он раздразнил Саундера, который стал скрестись в дверь.

Саундеру вчера досталось мало: какие-то объедки и одна холодная лепёшка. Когда муки в доме было мало, мать после еды завёртывала оставшиеся лепёшки в чистый мучной мешок и убирала. Перед следующей едой она клала лепёшки в миску, сбрызгивала водой, чтобы они стали помягче, и подогревала. Мальчик крикнул Саундеру, чтобы он перестал скрестись, и отошёл от двери.

— Ш-ш-ш-ш, сынок, ты разбудишь отца, — прошептала мать и вновь стала тихонько напевать.

Она всегда напевала, когда была чем-то обеспокоена. Если она укачивала на коленях здорового ребёнка, то пела громко. Но если у неё на руках был больной ребёнок, то качалка, в которой она сидела, только чуть-чуть поскрипывала, и она напевала почти беззвучно. Иногда она пела так тихо, что ребёнок слышал только глубокое тревожное дыхание матери. В таких случаях мальчику казалось, что губы её будто склеились, она втянула их, поджала и осталась лишь узкая длинная полоска. Он помнит, как однажды был болен, и когда мать перед сном поцеловала его, губы её были совсем ледяными. Но если мать пела или рассказывала сказки, то губы у неё становились большими, тёплыми и нежными.

На улице продолжал дуть ветер, солнце было тусклым, а земля серой. Несколько раз мальчик выходил из дома за дровами. Вместе с малышами он поел колбасы и лепёшек.

Когда отец проснулся, он наколол немного дров и сел у плиты. Крышка на котле опять запрыгала, потому что с неё сняли миску с лепёшками. Время от времени отец поднимал крышку большой проволочной вилкой с деревянной ручкой, наполовину вытаскивал свинину из воды и переворачивал. С чувством гордости за отца, мальчик внимательно наблюдал, как тот огромной рукой брал горячую крышку за ушко, без тряпки, которой пользовалась для этого мать. Наконец отец снял с полки и положил на стол большую деревянную доску — больше любой миски или тарелки.

Мальчик любил запах дубовой доски, он казался ему праздничным. Ему нравилось проводить пальцами по краю доски, потому что она была гладкой и приятной на ощупь в тех местах, где пропиталась жиром. Отец вырезал эту доску, сидя долгими зимними вечерами у плиты. А мальчик подбирал стружки и совал их под дверцу плиты, когда поддувало было открыто. Стружки горели ярким пламенем, и в их горении для мальчика была неразрешимая загадка: почему скрученные стружки при этом выпрямлялись, а прямые стружки, наоборот, закручивались?

Мальчик хорошо помнил единственный случай, когда на дубовой доске лежала ветчина. Как-то отец на состязаниях по стрельбе выиграл поросёнка и выкормил его. Часть ветчины они съели, а остальную обменяли в лавке на фасоль и муку. В том году у них были свиные рёбрышки, рубцы и студень. Иногда отец помогал в большом доме забивать свиней, тогда он приносил домой свиные рёбрышки и шпик — много шпика, но мало рёбрышек.

Отец вынул сварившуюся ветчину из котла и положил на дубовую доску.

— Оставь бульон для Саундера, — напомнил он матери.

— Саундер теперь хорошо наестся, — радовался мальчик.

Отец наточил большой нож о камень, которым летом правил косу и серп, если собирался подрезать куманику и побеги сумаха в живой изгороди. Он нарезал острым ножом ветчину ломтями и завернул их в подрумянившиеся лепёшки. Это был настоящий праздник, не то что рождество со свиной колбасой! Мальчик сунул кусочек шкурки с салом в лепёшку и дал Саундеру. Потом налил полную миску остывшего бульона и, пока Саундер не вылакал всё, гладил его по могучей спине.

Окна хижины почти весь день оставались запотевшими, потому что котёл кипел очень долго. На улице по-прежнему дул холодный ветер. Если бы не ветер, всё застыло бы в неподвижности. Он ворошил сухие листья под хижиной, сдувал стебли и коричневые листья кукурузы с убранных полей, раскачивал голые ветки тополей и верхушки высоких сосен. К вечеру отец протёр окна и несколько раз выглянул наружу. Сухие поленья пылали в плите как порох. Железная стенка плиты в нескольких местах раскалилась докрасна.

Мальчик продолжал ощущать во рту приятный вкус ветчины с лепёшкой, и от этого у него было хорошее настроение. Он наблюдал, как мать пришивает отцу на комбинезон заплату из тика. Сочетание выцветшей синей материи комбинезона с заплатой в белую и серую полоски выглядело довольно странно. Как-то раз на одном из сельских праздников мальчишки, у которых заплаты были одного цвета с одеждой, принялись смеяться над его заплатами из клетчатой ткани на коленях комбинезона. Он обиделся и рассердился. Но мать сказала: «Не обращай на них внимания, сынок», — и увела его. Хорошо, если никто не станет смеяться над отцом. Отца не дай бог обидеть: он в таких случаях впадал в ярость и давал сдачи. Поэтому мальчик очень боялся, когда его выводили из себя.