Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Лист на прокатном стане катаем. Понимаешь?

— Как это?

— Ах, боже мой! Представляешь: слиток раскаленной стали, ну кусок такой, как длинный матрас, выкатывается из печи попадает сначала между одними огромными валками, потом, другими, третьими и так далее. Что с матрасом делается? Вытягивается постепенно, худеет. И становится наконец листом. Так вот, чтобы сделать, положим, автомобиль, нужен лист ровный. А если он получится с морщинами, то не годится. Кто же купит такой «Москвич», у которого капот или дверца гармошкой!

— Таких и не бывает, — авторитетно заметил Костя.

— Оттого не бывает, что морщинистые листы на автомобильные заводы не посылают. Бракуют. А вообще-то бракованных листов получается немало. Государству, сам понимаешь, это невыгодно. Вот мы и ломаем голову, как сделать, чтобы брака было меньше или даже совсем не было.

— И когда придумаете? — спросил Костя.

— Больно ты быстрый! Во всех развитых странах ученые работают над этим.

— А ты разве ученый?

— Я прокатчик. Но одним ученым такая трудная задачка без нас, практиков, не по силам. Тут сотни вопросов, и один хитрей другого. Это так только говорится — катаем лист. А он летит со страшной скоростью.

— Как самолет?

— Ну, не совсем самолет… Вернее сказать, как курьерский поезд. Помнишь, ехали в Крым, к морю? Скорый поезд до Симферополя. Несется, только столбы мелькают! Вот так и наш стан работает.

— Я видел, — неожиданно сказал Костя. — По телеку показывали…

В тот раз Аркадий Федорович про себя решил, что обязательно сводит сына на завод, покажет свой известный на всю страну стан.

Да так и не собрался показать. Все некогда.

«Время, время… Где его взять?..» Аркадий Федорович посмотрел на часы. До встречи с Галиевым оставалось двадцать пять минут. Опаздывать было не в его привычках. Превыше всего ценил в людях точность.

«Вот так и получается, — невесело вздохнул Аркадий Федорович, — опоздать на деловую встречу считаю невозможным, а что сыну не могу уделить времени — это в порядке вещей…»

Да, что-то надо придумывать. Не годится так: видятся редко, разговаривают мало. Хотя велик ли толк в одних разговорах да внушениях? Костя и в школе их слышит достаточно. Дело. Прежде всего — дело. Интересное к тому же, чтоб могло зажечь. Эх, совсем в последние месяцы забросил кинокамеру! А напрасно. Сейчас Костя постарше стал, смышленей, можно бы и съемку доверить, и пленки вместе проявить, смонтировать… Так где там: и на кинокамеру времени не хватает. Куда уж дальше — за всю зиму ни разу на лыжах с сыном не вышел.

Аркадий Федорович крепко, с досадой потер шею и поднялся из-за письменного стола, заваленного техническими справочниками, чертежами и схемами на листках, набросанными прямо от руки.

— Придется, дорогой товарищ Киселев, как-то перекраивать время. Придется! — Это Аркадий Федорович проговорил вслух и тотчас насторожился, взглянув на дверь в другую комнату: не слышал ли сын? Но дверь была приоткрыта лишь чуть-чуть. Возможно, и не слышал… Впрочем, дома ли он? Может, довольный, что двойки в дневнике обошлись ему так легко, он уже давно на улицу подался? Какая-то подозрительная тишина в комнате…

Аркадий Федорович на цыпочках подошел к двери и заглянул в щелку. Смотри-ка, не ушел! В тетради что-то пишет. Ишь, как старается, и язык — на сторону. Никак уроки делает?..

«Нет-нет, — вновь, уже про себя, подумал Киселев-старший, — Костюшу упускать никак нельзя. Может, это на поверку поглавнее всех других забот. Парень-то, в общем, неплохой. Совсем даже неплохой. — И с неожиданной теплотой, с каким-то веселым достоинством отметил: — А в кого бы плохим-то быть ему? Вроде и не в кого. Все в нашей семье — на своем месте. И не так чтобы в тени. Можно сказать, что даже и впереди многих других».

— Кхы, кхы! — широко распахивая дверь, призывно кашлянул Аркадий Федорович. — Гляжу: никак в штыковую атаку пошел?

Привыкший к отцовским шуткам, Костя тотчас сообразил, на что тот намекает.

— А ты думал! — И Костя показал отцу два решенных примера. — Сейчас еще задачку попробую.

— Что делается!

Костя вывел в тетради номер задачи, поставил решительную точку и взглянул на отца.

— И это в свободный день, в воскресенье! — разведя руки в стороны, снова удивился Аркадий Федорович.

— А-а, — небрежно отмахнулся Костя, — мне без разницы. Взялся — так буду рубать до конца!

Аркадию Федоровичу ничего не оставалось, как по давней армейской привычке лихо прищелкнуть каблуками:

— Желаю бойцу Киселеву полной победы! — Потом, погасив улыбку, добавил: — Мама придет — скажешь, что я у Галиева. Вернусь часам к пяти.

— Будет исполнено, товарищ маршал!

Когда за Киселевым-старшим захлопнулась дверь, Костя перед большим зеркалом несколько раз так же лихо, как и отец, прищелкнул задниками тапочек и при этом отдал честь:

— Будет исполнено, товарищ маршал!

Шикарно получалось. Рост, правда, маловат. Но это не беда — не все сразу. Отец рассказывал, что в тринадцать лет тоже переживал из-за роста. А потом как вымахал — метр восемьдесят четыре. Ботинки сорок пятого размера.

Костя пробежал в переднюю, скинул тапочки и нырнул босыми ногами в желтые огромные ботинки отца. Вернулся к зеркалу, скомандовал «Ать-два» и едва не повалился на пол — до того смешно выглядел.

Но долго веселиться он себе не позволил. Хватит! Задачка-то сама не решается.

Однако странное дело: сидеть над уроками отчего-то расхотелось. И задачка к тому же путаная. Над такой, бывает, и час прокорпеть можно. И солнце, как-то незаметно спрятавшееся за облаком, снова вдруг выглянуло, застелило письменный стол золотистой, теплой салфеткой. А самое глазное — воскресенье же! Имеет он право на законный отдых? Имеет. Уроки и завтра доделает, до двух-то часов сто задачек можно решить. И так позанимался будь здоров — пятьдесят пять минут — целый урок, значит. Да еще и с большой переменой… «Интересно, а где сейчас Гринька? Во дворе? Или опять собирается устраивать дома «дипломатический прием»? Потеха с этими приемами…»

Хоть и огромный у них дворище (срубить бы все деревья да кусты, столбы повалить, на которых веревки натянуты и белье сушится, — настоящее футбольное поле получилось бы), но отыскать в этом дворе Гриньку Швырева — на это Косте и двух секунд не понадобилось. Вон же он, Гринька! С ребятами у беседки. Ух ты, новую потеху придумали. Прыгают с разбега и сбоку за штангу беседки хватаются. Здорово! Будто на карусели, на вытянутых руках крутятся. Во Симка, бродяга, насобачился: два круга провернулся. И Ленька Криворучко, такой-то шкет, слабак, не сплоховал — не хуже Симки крутанулся… О, внимание! Сам Гринька готовится. Костя крепче сжал балконные перила. Ну, Гринька! Ну, дает! Почти полных три круга пролетел, аж беседка зашаталась.