Владимир Добряков - Две строки до востребования

— До свидания. Теперь я через два дня дежурю. Приходите.

Однако, оставшись через минуту один, Вавилон сник, помрачнел. По больничному коридору сновали сестры, провезли каталку, накрытую простыней. В вестибюле длинный ряд скрипучих стульев был еще весь свободен. Вавилон посидел с краешка, подождал. А чего ждал — этого и сам не знал. В голове ни мыслей, ни чувств, лишь боль и тревога: как там Наташа? Долго ли придется ей быть здесь? Роман-то уж, наверно, поскорей выберется. Роман. Тут где-то он, в девятнадцатой палате. Что ж, теперь и проведать его можно. Пора. Узкой лестницей Вавилон поднялся на второй этаж. Ждал он около часа, пока не кончился обход врачей. Ему дали халат, и он вошел в палату. Роман полулежал в кровати, правую руку его, скованную гипсовым поленом, поддерживало проволочное крыло. Увидев Вавилона, он вздохнул и здоровой рукой показал на стул. Вавилон сел. Он почувствовал страшную усталость. Хотелось закрыть глаза. Но не закрыл.

— Наташа в восьмой палате лежит.

— Я знаю, — сказал Роман. — Жалко ее… Моя Наташа.

— Ночью ей совсем было плохо.

Лежавший ничего не ответил. Будто не слышал. Минуты две помолчали.

— Как же это?.. — подняв на Романа глаза, спросил Вавилон. — Она не пристегнута была?

— Ты теперь! — Роман нахмурился. — Вчера следователь душу вынимал… Ну, пойми, при чем тут я? Ехали. Все было нормально. Потом она захотела нарвать цветов. Нарвала. Опять едем. Тут догоняю МАЗ. Воняет перед самым носом. Километр тащусь за ним, второй. Дымит. Ну пошел на обгон. И никого будто не было… Откуда взялся этот газик? Прямо на меня. Я рванул вправо, и…

— Сам-то пристегнут был, — жестко упрекнул Вавилон.

— Мало тебе! Хотел, чтоб и я чуть не в ящик сыграл?.. Еще с алкоголем шьют. А всего и выпил-то рюмку. Одну рюмку. Разве я не понимаю… С Наташей горе, видишь, такое, а тут следователь! Вопросики кидает.

— Ночью она сознание потеряла…

— Если б не эти цветы… Все было бы в порядке. — Роман шумно выдохнул в бороду. — Нужны ей были эти цветы!.. Машину здорово покалечило. Многое менять придется. Сколько, думаешь, ремонт станет? В тысячу уложусь?

— Я всю ночь не спал, — проговорил Вавилон. — Пойду.

Он и в дверях не обернулся…

Троллейбус быстро катил от остановки к остановке. Сколько времени просидел Вавилон, привалившись к мягкой спинке сиденья и бессмысленно глядя на городскую суету за окном, он не помнил. И только заметив, что второй раз проезжает мимо парка, он вышел из троллейбуса и без определенной дели направился к белым колоннам входа с бодрыми словами, начертанными наверху полуметровыми буквами: «Добро пожаловать!»

В парке он бывал часто. Тут и эстрада, на которой по вечерам дают концерты, и танцевальный пятачок, и приличная закусочная, и павильон бильярдной. Голубой павильон стоял метрах в пятидесяти от главной аллеи. Павильон как павильон. Какая разница, куда идти. Народу в бильярдной было человек пятнадцать. И знакомые лица, и те, кого видел первый раз.

— Пан Беспальчик! — услышал Вавилон.

С сигаретой в зубах к нему подошел Козерог и протянул узкую руку.

— Приятное свиданьице! Очень рад… А что невеселенький такой? Чепе?

— Романа знаешь?

— Это какой? Борода? На трубе играет?

— На машине разбился.

— И-их! — вытянув тонкие губы, удивился Козерог. — Совсем? В ящик?

— Он-то легко отделался. Рука. А вот девушка… Наташа…

— Что? — Козерог изобразил рукой спираль и показал вверх. — Туда?

— Еще бы немного, может, и туда. Ремнем не была пристегнута. В больнице сейчас.

— Н-да, — протянул Козерог. — Машина. Кому друг, кому враг. Се ля ви, говорят французы… А я уж поджидаю тебя. Туда смотрю, сюда, — где пан Беспальчик? Как должок? Ты всегда был аккуратненьким.

— Могу рассчитаться. Сейчас могу…

— Это я люблю! — Козерог пересчитал деньги и с удовлетворением сказал: — Приятно с такими человечками дело иметь… Не хочешь в пирамидку сбацать?

— Устал я, — вздохнул Вавилон. — Не спал ночь.

— Да, картинка у тебя неважная, — подтвердил Козерог. — Что ж, отоспись. Потом приходи. Сбацаем. А про девочку не печалься. Что девочки? Бисер. Приходи, Беспальчик, ко мне в субботу. Человечки все свои. И девочки. Познакомлю. Приходи, не пожалеешь. В картишки покидаемся. Так что, готовить кадр? С Лелькой, например, закрути. Ух, девчонка!

— Ни к чему.

— То есть?.. Нечетко улавливаю.

— Ну… есть у меня… Наташа.

— Это которая в больничке? — Ниточки губ Козерога насмешливо изогнулись. — А если… того — с кривым бочком выйдет или ножка вкось получится?

— О Лельке своей беспокойся!

— Грубишь, Беспальчик.

— Я долг отдал тебе? — хмуро спросил Вавилон.

— Тут претензий не имею.

— И все! Привет! — Вавилон толкнул коленом дверь и вышел из бильярдной.

— Гриня, Гриня! — услышал он за спиной.

От хлебного магазина к нему бежала шустрая Костина сестренка. В ее прозрачной авоське потряхивались два батона, рогалики и буханка ржаного.

— Я только вышла и увидела тебя! — светясь радостью, сказала Леночка. — Хочешь рогалик? Свежие-свежие, даже тепленькие. Пополам, ладно? — Она разломила желтый, с румяной корочкой рогалик.

— Сама повар, а такая голодная, — с улыбкой сказал Гринька.

— Не голодная. Просто я их очень люблю. Самые поджаристые выбираю. Так хрустят! А ты откуда идешь?

— Издалека. — И, помедлив, словно не решаясь, он спросил: — Сказать?

— Фу какой! Я тебе все говорю.

— Смотри. — Он бережно достал из кармана конверт и вынул оттуда фотокарточку. — Вместе с матерью снялись. В ателье… Нравится?

— У-у! — Леночка и жевать перестала. — Какая мама у тебя красивая. И ты… тоже. В рубашке, причесанный.

— Взял квитанцию и пошел в ателье! Мать завтра приедет, а карточки уже дома. Шесть штук.

— А зачем столько много?

— Много! Значит, нужно.

— Фу какой! Опять?

— Сама-то послала свою карточку в Болгарию.

— И ты в Болгарию пошлешь?

— Зачем туда. В другое место… Может быть, на Урал хочу послать. Своему отцу. — Гринька забрал фотографию и осторожно вдвинул ее снова в конверт.

— Ему понравится! — взглянув на Гриньку, убежденно кивнула Леночка.

— Поглядим… — Гринька посчитал, что и так сказал слишком много, перевел разговор на другое. Спросил, дома ли Костя.

— Костя?.. — Теперь Леночка чему-то многозначительно улыбнулась. — Когда я за хлебом пошла, он на лавочке сидел… С Галей. Из шестого дома.

— С Чумаковой?

— Может быть, и Чумакова. Беленькая такая. Курносая.

Гринька с удивлением протянул:

— Инти-инти-интерес начинайте с буквы «С»…

Конечно, как только завернули во двор, Гринька первым делом поглядел в направлении шестого дома. Точно! Под кустиками, на лавочке, — Костя и беленькая Галка Чумакова. Рядышком сидят. Разговорчики разговаривают.