Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

У себя в комнате она сняла школьную форму, надела халат и снова вошла в кухню.

Горка картофельных очисток в мойке заметно увеличилась.

— Зачем так много, — сказала Таня и тут же покраснела: ведь на троих готовит. Скоро, наверно, мама вернется. — Тогда лучше сварим, — добавила она и достала из шкафчика красную эмалированную кастрюлю. Налив в нее воды, Таня спросила: — Я плохо говорила с мамой, да?

Отчим открутил кран с водой, принялся тщательно промывать очищенные клубни.

— Плохо, да? — убитым голосом повторила Таня. — Вы меня, конечно, осуждаете.

— Да как сказать… — Дмитрий Кириллович закрутил кран. — Воду лучше сразу посолить?

— Нет, когда закипит, — сказала Таня.

— Я, кажется, понял тебя.

— Поняли? — Таня вскинула голову.

— Ну, это немало.

— Да, я согласна. Я тоже так думаю. Когда понимают, это очень важно… Значит, вы не осуждаете?

— Осуждаю, — сказал отчим.

— Конечно, — вздохнула Таня. — Вы любите маму.

— И уважаю, — подчеркнуто заметил Дмитрий Кириллович. — У нее могут быть слабости, недостатки, но человек она целеустремленный. Делу своему предана. И делает его, по моему разумению, хорошо, профессионально. А ее тревога за тебя вполне объяснима. Ты — единственная дочь, хочет уберечь, оградить, не дай бог, что случится.

— Да, да, конечно, я была несправедлива к ней, — покаянно сказала Таня.

— Но… все равно, — повторил Дмитрий Кириллович, — я понимаю тебя. Тоже вполне объяснимо. Хочешь вырваться из-под жесткой опеки, хочешь самостоятельности, уверена, что поступки твои благородны и правильны.

— Ой, — Таня зарделась от удовольствия, — вы, и правда, все-все понимаете! А мне казалось… как бы это… — Таня запнулась.

— Ну-ну, продолжай, — сказал Дмитрий Кириллович.

— Что вы здесь только присутствуете, что ли.

— Интересно, — от уголков карих глаз отчима разбежались морщинки-лучики. — Интересно, — повторил он. — А определила, в общем, метко.

— И знаете, — доверительно засмеялась Таня, — один раз даже придумала вам новое имя… Можно сказать?

— Ну давай. Не обижусь.

— Творческая машина по изготовлению денег.

Густая курчавая борода Градова затряслась. Посмеявшись, он с деланной суровостью сказал:

— Вот так — работаешь, горишь, голова от идей и сомнений пухнет, а ты, оказывается, всего лишь машина по изготовлению денег… — Дмитрий Кириллович сел на трехногий табурет, задумчиво уставился на синий, чуть трепетавший под кастрюлей язычок пламени. — Знаешь, Таня, тут надо все-таки разобраться. Твое определение, возможно, и верно, однако оно относится к халтурщикам. Для них искусство — вовсе не содержание жизни и даже не часть его, а лишь способ добывания денег. Я же, милая Таня, льщу себя надеждой, что делаю что-то нужное людям. Работа для меня — почти все в жизни… А вот куда и как тратятся заработанные деньги, — в этом, может, и есть моя вина. Со стороны видней… Что ж, за откровенные слова благодарю. Наука мне. В самом деле, перестал видеть, перестал замечать. Выстроил вокруг себя стену, здесь моя работа, я сам, а что за стеной, то меня будто и не касается.

Градов встал, раза три измерил кухню шагами.

— А ведь касается! И должно, черт возьми, касаться! Вон какие проблемы у тебя! Свой мир, сложный, запутанный… Если не вникать, не общаться — это же беда. Как ты считаешь? — остановившись посреди кухни, отчим уставился на Таню.

— Я согласна, — тихо кивнула она. — Экзюпери очень хорошо сказал: самая большая роскошь — это роскошь человеческого общения… Вы знаете, — подумав, добавила она, — я и к бабушке хожу из-за этого. Она меня понимает. Мы обо всем можем говорить. И Костя понимает… А проблемы… И правда…

— Тоже голова пухнет? — улыбнулся Дмитрий Кириллович.

— Пухнет, — вздохнула Таня. — Вот обмен затеяли…

— Что за обмен?

— Костиной квартиры.

И Таня, доверившись потеплевшему взгляду отчима, его участливому и одновременно озабоченному голосу, слово за словом рассказала о бесполезных пока хлопотах по обмену квартиры и о том, ради чего вообще затеян обмен.

Картошка сварилась. Дмитрий Кириллович слил воду и опять оседлал табурет напротив Тани.

— Очень непростое дело — обмен квартир, — согласился он. — Каждый ищет какую-то свою выгоду.

— Но находят же, меняются.

— И годами ищут.

— Я знаю, — кивнула Таня. — Но Костя ведь так долго не может. Петр Семенович через полгода вернется.

— И никаких-никаких результатов пока?

— Никаких, — печально подтвердила Таня. — Сегодня, правда, Костя еще пошел куда-то смотреть…

— Обожди, Таня, а почему так уж обязательно надо менять квартиру?

— Я же вам говорила: чтобы Петр Семенович, ну… заново будто бы жить начал. Изменить саму обстановку.

— То есть, как принято сейчас выражаться, создать новый психологический климат, — сказал Дмитрий Кириллович. — Это я понимаю. Резон, конечно, есть… И все-таки — почему непременно обмен? Говоришь, изменить обстановку? Так и надо ее изменить.

— Я не понимаю, — сказала Таня. — Вы о чем говорите? Как изменить обстановку? Вещи?

— Тоже было бы неплохо.

— Что, эти вещи продать, а купить новые?

Дмитрий Кириллович подергал себя за бороду.

— Разумеется, тоже далеко не простое дело… Но хотя бы создать другой интерьер. Поменять вещи местами, покрасить совершенно иначе комнаты, полы. Например, зеленой краской. Или белой. Весьма неожиданный цвет для пола. На окнах заменить шторы. Что еще? Да многое можно придумать…

Удивленная Таня слушала с интересом. Но было на лице и сомнение. Сказала:

— Но разве это…

— Очень большое значение может иметь, самое решающее. — Дмитрий Кириллович угадал ее недоверие. — Тут наука последнего слова еще не сказала. В практике это, к сожалению, пока мало учитывается. Но резервы здесь — огромные.

Услышанное было так ново, странно. Осмыслить всего Таня еще не могла.

— Ну, а люди… с которыми Петр Семенович раньше встречался. Ведь они останутся. Дядя Гриша есть там такой, его приятель. Они пили вместе. Тот совсем…

— А где гарантия, что на другой квартире не окажется такого дяди Гриши?.. Проблему я так разумею: главное, изменить сам стиль жизни, чтобы другие ценности появились. Его лечат сейчас, то есть как раз и меняют тот привычный для него стиль. Создают новый, здоровый, который и надо будет закрепить… Я сложно как-то говорю, — чуть сконфуженно улыбнулся Дмитрий Кириллович.

— Нет, я поняла, — серьезно сказала Таня. — Это интересно, что вы говорите…

Юлька сидела за столом, подперев кулаками острый подбородок, и терпеливо ждала, когда серые глаза брата перестанут наконец ходить из стороны в сторону. Вот уже донизу дошли, а на другой странице — новый заголовок. Там он читать не будет. Не задали.