Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

«Команда апельсиновых носочников» (так кто-то метко окрестил их) состояла из шести человек. Естественно, в команду попал и Олег Чинов. Нельзя сказать, что на любителей супермодных тряпок обрушились какие-то репрессии, что их прорабатывали на собраниях или о них вещало подведомственное Наташе Белкиной школьное радио. Такого не было.

Но разве приятно, если вслед тебе подхихикивают или с преувеличенным вниманием уступают дорогу, выразительно поглядывая при этом на ноги — не сверкнут ли солнечным апельсиновым светом носочки последней моды!

Олег старался не показывать вида, что переживает, но усилий это стоило ему немалых. А тут еще Курочкин разыгрывает роль Яго из всемирно известной трагедии Шекспира. После комсомольского собрания, что ли, втюрился в Сорокину?.. Бледнеет, краснеет. Скоро в ее честь великие оды примется сочинять!

В среду нервы у Чинова сдали. Он стоял в школьном буфете, уже готов был протянуть деньги (лишь одна девчонка была впереди него), когда появился Курочкин. Он хотел встать в конец очереди, но Олег, не помня зла, великодушно кивнул ему: давай, мол, заодно и тебе куплю. А Курочкин, нет бы оценить, улыбнуться благодарно — сделал вид, точно и не заметил Олега.

«Вот столб телеграфный! — ругнулся про себя Олег. — Ну и черт с тобой!» И пока сидел за столиком, запивая молоком булочку с изюмом, все продолжал с неприязнью смотреть на длинную фигуру своего недавнего и такого верного друга. За столиком Олега было где сесть, однако Курочкин снова, будто не замечая свободного стула, прошел мимо. А там — ни одного места. Так, словно каланча, и стоял — жевал свою тертую морковку. До двух метров мечтает вырасти. Олимпийская надежда!

Олег допил молоко и, раздув ноздри, подошел к Пете:

— Что замечать перестал? С каких это пор?!

Курочкин выдержал его взгляд и усмехнулся:

— С тех самых!

— Ну-ка, ну-ка… — прищурился Олег. — Не понял.

— Трепло ты! Понял? — и Курочкин отодвинул блюдечко с недоеденной морковкой.

— А ну, выйдем… — тихо процедил Чинов.

У окна, в самом конце коридора, куда они прошли, Олег спросил:

— Так… Значит, трепло. Может, прояснишь?

— Чего прояснять-то! Выдумываешь все про Сорокину. Влюблена! В кино! Целовались!

— Не веришь?.. — задумчиво проговорил Олег. — Так, не веришь… А если докажу?

— Интересно, — протянул Курочкин. — Это чем же?

— А вот… — Олег достал из кармана листок, тщательно сложил его узкой полоской и, не выпуская из рук, сунул Курочкину под нос. — Читай!

Петя, будто по слогам, прочитал про себя: «Любовь — это радость. Это огромное, такое светлое…»

— Дальше читать тебе не обязательно, — удовлетворенно произнес Чинов. — Дальше — интимное… — Он снова спрятал листок в карман. — Почерк, надеюсь, узнал?.. Именно ее, Сорокиной.

— Ну и что? — запальчиво сказал Петя. — Мало ли что написала! Я тебе через час тогда позвонил. Помнишь? А ты что тогда сказал? Помнишь? В кино, сказал, были. Интересно, когда же успели?

— Эх, ревнивый ты Яго! — усмехнулся Олег. — На половину сеанса пришли. Нам что, думаешь, кино было нужно? Чудик ты! Целовались! Вот так… А ты, я вижу, совсем дошел. Бедненький!.. Что ж, могу уступить. Для друга. Я не жадный… Не красней. Ты ж не детский сад. Ну, пожалуйста. Получишь удовольствие. Она все разрешает. Понял, птенчик?!

— Да ты брешешь! — Петя в ярости схватил Олега за воротник куртки. Олег больше всего за воротник перепугался — вдруг оторвет!

— Отпусти, идиот!

— Эй, эй! — К ним целой группой быстро приближались ребята. — Что за шум, а драки нету!

— Как нет! Уже сцепились…

Петя разжал руки, и Чинов, одергивая куртку, брезгливо сказал:

— Ненормальный!

— А, понятно! — засмеялся кто-то. — Из апельсиновой команды! Ну, чего не поделили?

— Все в порядке, — успокаивающим голосом сказал Чинов и поспешил незаметно отойти в сторону. Он бы и Курочкину посоветовал не задерживаться да помалкивать, что между ними произошло… Только что мог он поделать — ведь насильно не втемяшишь ему в голову.

А Пете убегать было нечего. Пусть этот… драпает поскорей! Петя стоял бледный, насупленный, на подначки не отвечал. И лишь когда кто-то из ребят хохотнул: «Это они Сорокину не поделили!», он сразу вспыхнул и кулаком погрозил: «А вот за это и по шее схлопочешь!»

Из этого ребята и заключили безошибочно: здесь, именно здесь собака зарыта.

И еще в тот день Курочкин допустил оплошку. Такая злость на Олега его разбирала, что одному хорошему парню, своему другу из девятого класса (вместе в баскетбольной секции занимались) чуть-чуть намекнул на скверное бахвальство Чинова.

Как и почему — можно только гадать, — но какие-то слушки дошли наконец и до ушей самой Любы Сорокиной.

Люба отреагировала на них со свойственной ей прямотой и решительностью. В субботу перед самым звонком вошла в класс, положила на парту портфель и без промедления направилась к пятой парте у окна.

— Ну-ка, Чинов, ответь! — высоким от волнения голосом сказала она. — Мы с тобой целовались?

— Ты… с чего это? С чего… — опешил Олег и сильно побледнел.

— Вот как мы целовались!

Пощечина прозвучала так громко, что Люба сама вздрогнула. А потом села за свою парту и заплакала.

Поводом к новому резкому разговору Ольги Борисовны с Таней, который оставил на душе такой тяжелый осадок, было позднее возвращение Тани от бабушки.

Конечно, это был лишь повод. Ольга Борисовна и всегда-то с неприязнью относилась к частым походам дочери к родителям ее первого мужа. А сейчас, после заявления Тани, что она вообще (пусть и на время) хотела бы жить там, сейчас каждая отлучка дочери вызывала у Ольги Борисовны особенно острое и ревнивое чувство. Ведь такие отлучки — это не просто часы, в продолжение которых дочь отсутствует в родном доме, это и свидетельство неуважения к ней, матери, к их семейному очагу. А ведь, кажется, все сделали, чтобы ей здесь было удобно, уютно. Отдельная комната в прекрасной квартире, современная мебель, цветной телевизор, чешский телефонный аппарат, вкусная и сытная еда — что еще надо для полноценной жизни? А лето наступит — поездки на автомобиле в лес, на речку, путешествие к морю. И Дмитрия нельзя упрекнуть — ни голоса не повысит, ни в чем никакого отказу.

Так нет, все равно чем-то недовольна! Только и бегает к старикам. Кофту ей бабушка связала, шапку, варежки — спасибо! Но этим добром здесь все ящики забиты.

А влияние, которое там неизбежно оказывают на Таню, видимо, не из лучших. Это если мягко сказать. Похоже, что и нелепая дружба ее с этим Костей, сыном алкоголика, там тоже поощряется. Вполне может быть…

Таким образом, у Ольги Борисовны имелись все основания к недовольству и обиде на дочь. И к беспокойству за нее. Не дай бог, случится что плохое — ей, матери, всю жизнь потом казниться.