Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

А вот клей на обои широкой кистью намазывал не Сергей Егорович. Тут Костя твердо знал: это его работа, и очень старался — клей размазывал ровным слоем, не густо и по всему, без всяких пропусков, полотнищу.

Вот и определи, кто кому помогал? Да и в этом разве дело? Вместе работали.

До чего же красива стала комната! Осталось двери, раму и подоконник «слоновой костью» выкрасить.

А на эту интересную работу как раз и поспела Таня, только что сложившая высокие полномочия лагерной пионервожатой. Она выглядела настоящим маляром из девичьей бригады на стройке. Рыженький комбинезон с узкими брючками (это уж бабушка ей купила — не Ольга Борисовна), в руках кисть, русые волосы упрятаны под платочек, а на подбородке и кончике маленького носа — белые пятнышки, потому что, как осторожно ни работай, а без пятнышка краски обойтись почему-то совершенно невозможно! Таня и сама удивлялась: еще на газеты, предусмотрительно постеленные на чистый, зеленый пол, кажется, ни капельки не сорвалось с кисти, а нос — даже собственный глаз это видит — уже с белой отметинкой.

Но так только кажется, что водить кистью — одно удовольствие. На десять минут, правильно! А потом — это утомительная работа. И Таня нисколько не возражала, когда в ту же банку с краской тихонько погружалась и другая кисть. Наоборот, интересней намного: она красит левую раму, а Костя — правую. И будто говорит: поглядим, у кого получится ровней да красивей, кто не измажет стекла!

Они и дверь красили вместе. Как раз на середине кисти их сошлись, и ощущение радости, что все получается, что за окном хорошая погода, что дедушка доволен их работой, это ощущение радости, которое, может быть, называется и самим счастьем, было у Кости и Тани созвучное, общее, как и их общая работа.

А вот сама работа, само Танино участие в ней подверглись серьезной угрозе. Ольга Борисовна перед гастрольной поездкой театра в Днепропетровск получила возможность недели две отдохнуть. Решили ехать, как и обещала Тане, к Черному морю, покупаться. Мама решила, а Таня? Уезжать в разгар работы, бросать дело, Костю, Юлю, продолжавшую жить у бабушки?..

И она уперлась: прекрасно Черное море, люблю его, а ехать — нет!

Ольга Борисовна сначала не очень и поверила, будто дочь говорит всерьез, а когда поняла, что та непреклонна, не уступит, разнервничалась необычайно и, чего никогда не бывало с ней, даже расплакалась.

Наверно, Ольга Борисовна наговорила бы много лишнего, во всем обвинила бы бабушку с ее «негативным и разлагающим влиянием на дочь», наверное, Таня долго бы не могла простить ей этих злых и несправедливых слов, но… Как все-таки хорошо, что у Тани и Дмитрия Кирилловича сложились новые, дружеские отношения! Раньше наверняка отмолчался бы, ушел в свой кабинет, к своим книгам по искусству, к эскизам, всевозможным вариантам и копиям своих скульптурных работ, стоявшим на длинных полочках. А сейчас не ушел. Сел рядом с женой, обнял за плечи и мягко, но в то же время и настойчиво стал внушать ей, что Тане в самом деле сейчас ехать нельзя, одной Татьяне Сергеевне с маленькой девочкой управиться будет тяжело. А не взять девочку она не могла, потому что мать ее оказалась в больнице. Он и другие приводил доводы, а под конец сказал:

— Таня ведь у нас взрослый человек, пятнадцатого октября исполнится пятнадцать. Целых пятнадцать. Девушка. Пусть решает сама, как ей поступать. Плохого не сделает. В общем-то, Оля, ты воспитала хорошего человека.

Последнее утверждение Дмитрия Кирилловича Таня могла бы оспорить (считала: если и есть что хорошего в ней, то это все же, наверное, заслуга бабушки). Но Таня, конечно, не сказала об этом. Она была очень благодарна отчиму за помощь.

И Ольга Борисовна перестала плакать, быстренько вытерла под глазами платочком и посмотрелась в зеркало.

— Хорошо, оставайся, — сказала она и повернулась к мужу. — Тогда, может быть, в Прибалтику поедем? Давно не была в Риге…

— Если народ хочет… — улыбнулся в бороду Градов. — Поедем в Прибалтику. Ты на выставке чертей не была в Каунасе?.. Любопытно…

Так и не распалась ремонтная бригада.

Более того, пополнилась. Как-то на улице Таня встретила Петю Курочкина. В первую секунду даже не узнала: шел в белой кепочке с длинным козырьком. Только подумала: «Ну и верзила! Ну и шапочка! — И тут же присела от смеха. — Это же Петушок!»

Петя баском объяснил:

— Бетон так вытянул. Месяц вкалывал. Ну и «морковка»! На пять сантиметров прибавил.

— А если так лет до двадцати вверх стремиться?

— Никакой девчонки, думаешь, не найду? — Петя, видно, поднахватался в бригаде. Смелый стал в разговорах.

— Говорят, в Америке есть одна, — в тон ему засмеялась Таня. — Два с половиной метра!

— Учту, спишемся! — тряхнув рыжими кудрями, которые никак не умещались под шапочкой, пообещал Петя.

— А ты отчего такой веселый?

— Пирожные любишь? Хочешь, пять штук куплю!.. Деньжищ! — Петя хлопнул себя по карману.

— На бетоне? — спросила Таня.

— Но работка еще та! Руки отваливаются! Ради общего физического развития пошел. А ты думаешь, из-за них? — Он снова показал на карман. — А все-таки, чего купить, чем благосклонность дамы заслужить?

— О, каким стилем! — засмеялась Таня. — Значит, бетон поэзии не мешает. Мог бы еще месяц поработать.

— Пока хватит. Вдруг — еще на пять сантиметров…

— Все-таки боишься?

— А ты думала! Что делать, если не понравлюсь американке?

Так, с веселым трепом, дошли до угла улицы. Тане сворачивать было направо.

— А то могу предложить работенку в одной строительной бригаде…

— Много платят?

— Да такому мастеру… — она посмотрела на Петины ручищи, — котлету в обед и тарелку клубники.

— Подходит!

— У Кости Гудина ремонт делаем.

Петя мог бы пошутить: «А чего у Гудка сломалось? Зубы, нос?», однако не пошутил — новость была интересной. Петя никуда не спешил и тоже свернул направо. Послушал не очень подробную информацию Тани и сказал:

— Гудок, в принципе, парень стоящий. Помочь не мешало бы. Да еще такая ситуация — отец, мать в больнице… Проявить, что ли, рабочую солидарность?..

Но «проявить рабочую солидарность» Курочкин пришел, как говорится, уже к шапочному разбору. В тот день, когда Таня встретила его на улице, большая комната в квартире Гудиных приобрела почти такой же вид, какой недавно имела и первая, отремонтированная и еще не заставленная, как сейчас, аккуратно внесенными вещами. Требовалось второй раз покрасить пол и двери. А рамы уже блестели свежей краской, на подоконнике отражалось закатное солнышко.

Наверное, Валера со своим отцом работали быстрее, если сумели все сделать за неделю. Здесь же, на четвертом этаже, ремонт продолжается десятый день, а все еще возились с большой комнатой. Сергей Егорович, хоть и все знал, все умел, но спешить не торопился. Самым тщательным образом заставил выкрасить батареи, кое-где обновил плинтусы, а пол, перед тем, как окрашивать, укрепил длинными гвоздями, чтоб не скрипел, не прогибался. Чуть не целый день Костя только заделывал шпаклевкой щели. Даже такая мелочь — выключатель, и то сколько времени занимал. Дедушка отвинчивал с них крышки, заклеивал дыры обоями, потом вырезал бумажный кружок и снова ставил на место крышки. Хоть и долго, а получалось красиво.