Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

Подозрительные вопросы дежурной Петр Семенович истолковал правильно. Собственно, и не понять было нельзя. Он тяжело вздохнул: «Видно, и здесь попивает…»

Но дело оказалось намного хуже, чем предполагал Петр Семенович. Вид Григория, давнишнего школьного друга, поразил его. Худой, лицо синюшное, под клочковатыми бровями — измученные, пустые глаза.

Однако, увидев приятеля, Григорий приподнялся на локте, в кривом, усмешливом разрезе губ зажелтели прокуренные зубы.

— Петь, ты? Ну свиделись! Вернулся, значит?

— Как видишь.

— А я вот маюсь, — Григорий показал на костыль у изголовья. — Первый друг мне теперь. Ну, рассказывай…

Но слушать Григорий не мог. Оглянулся на соседнюю койку, где, отвернувшись к стене, лежал седоватый мужчина, подмигнул хитровато:

— Не принес?

И снова Петр Семенович понял. Только виду не показал.

— Яблоки держи вот. Виноградный сок…

— Сок, — скривился Григорий. — Ну хоть сто граммов есть?

— Гриш, ты же в больнице, — не найдя лучшего довода, сказал Петр Семенович.

— Значит, нету…

Григорий поднял глаза в потолок. Смотрел долго, отрешенно, пока воспаленное, красноватое веко с блеклыми, редкими ресничками не заполнила слеза.

— Помру скоро.

Гудин вздрогнул:

— Будет! Чего наговариваешь!

— Помру, Петя… Нога — это… Можно бы жить. Скоро и гипс снимут…

— Ну так…

— Обожди, слушай… Я все знаю. Здесь у меня… — Григорий показал сбоку живота. — Цирроз. Слышал про такую хреновину? Печень… До Нового года не дотяну. Хоть до снегу бы… Помнишь, в десятом, снежки в девчонок бросали… Я Раисе в лицо попал. Не хотел же, нечаянно. Ведь не из-за этого, а? Как думаешь? Не любила, наверно, вот и кончилось у нас… Эх-х! — Григорий с ожесточением вытер рукавом мокрый глаз. — Еще-то придешь?.. Хоть по дружбе-то принеси маленькую. В карман положи. В карманах Танька не смотрит… Не принесешь, вижу… Завязать решил?

— Попробую, — сказал Петр Семенович. — Сок открыть тебе?

— Сегодня число какое?.. Второе? Третьего декабря мне — сорок четыре… Мало… Ты завязывай, если сможешь. Анька-то не ругает меня? Ты не обижай ее. Хорошая баба. Мне бы такая встретилась…

С неизъяснимо тяжелым чувством покидал Гудин больницу. Не хотел, а само подумалось: до отметки в сорок четыре Григорию не дотянуть. Совсем плох. Да, цирроз есть цирроз. Распад печени.

Начали показывать мультики, и Юлька, не доиграв партию, кинулась к телевизору.

Таня собрала шашки в коробку, с загадочной полуулыбкой взглянула на Костю, чинившего ремешок от часов, и в несколько высокопарном стиле сказала:

— Так все-таки остаюсь в неведении: мы можем рассчитывать на участие маэстро в концерте?

— Тань, да какой я исполнитель! Испорчу все.

— Но ты же поешь.

— От этого пения мухи в форточку вылетают.

— Не верю. Пойду наведу справки.

Анна Ивановна чистила на газете селедку. Она подтвердила, что в детстве Костя пел хорошо, а сейчас совсем редко поет, и то, когда никого нет.

— Но все-таки поет?

— Да умеет. Слух у него хороший… Танечка, который уже на твоих?.. Ох, — с тревогой проговорила Анна Ивановна, — ушел на два часа, а вон и стемнеть успело…

— Да вы не волнуйтесь. Это же завод. Столько не виделись! Разговоры, новостей всяких накопилось. За два часа разве успеешь… Все выяснила, — вернувшись в комнату, сказала Таня. — Действительно поешь. Правда, не Карузо, но для нас вполне сойдет.

— Да расскажи толком, что за концерт, где?

— А может быть, я заинтриговать хочу. Может быть, я важную задачу в уме решаю… Почему, правда, так долго нет Петра Семеновича?

И Костя посмотрел на часы.

— Да ну, — сердито сказал он. — Я даже предположить такого не могу! Ты о чем подумала? Об этом?

— Я не подумала. Это ты, Костя, подумал.

— Нет, и ты подумала.

— Но я тоже в такое не верю. Совершенно, абсолютно и категорически…

Не щелкни в эту минуту замок, они, наверно, долго бы еще вели этот странный диалог. Костя тотчас прошел в переднюю. И Таня — следом. Ей очень хотелось взглянуть на Петра Семеновича, возвратившегося с лечения. Специально и пришла для этого. Впрочем, была и другая причина, о которой Косте она еще не сказала.

Ой, как хорошо, напрасно они боялись! Одет Петр Семенович парадно, в галстуке, белая рубашка. Лицо чистое, словно моложе стал. Только почему-то печальное.

— Здравствуй, Танечка! — сказал Петр Семенович и не сильно, будто боясь причинить боль, пожал ее руку. — Спасибо за помощь! Слышал, что ты тут за главного инженера была…

Поговорили, пошутили, а потом Петр Семенович сказал, что был в больнице.

— Совсем плохие дела у Григория.

— У дяди Гриши? — уточнил Костя.

— Страшная болезнь у него, цирроз печени.

— Сам виноват, — глухо сказал Костя.

— Виноват-то виноват, да ведь я помню его…

И Петр Семенович долго рассказывал, каким Гриша Белоцветов был в школе, каким верным был товарищем.

Не рассказывать о нем Петр Семенович не мог. То, что лежало между тем давним, школьным Гришей Белоцветовым и нынешним «дядей Гришей», умирающим в больничной палате, было так страшно, так поразило Гудина, что пока ни о чем другом ни думать, ни говорить был не в состоянии. Где-то далеко и неясно давила тяжелым грузом мысль: а нет ли в том и его вины, лично его, Петра Гудина, бывшего Григорию долгие годы другом или, скорее, приятелем?..

Анна Ивановна уже решила накрывать ужин, когда пришел Петя Курочкин.

Его неранний приход был, пожалуй, неожиданным, однако Таня не удивилась. Сегодня в школе Петя сказал ей, что отснял две пленки, а проявлять опасается, как бы снова не запороть. Тогда она посоветовала ему прийти к Гудину — ведь Петр Семенович уже вернулся, и у кого же еще консультироваться, как не у будущего руководителя школьного клуба фотолюбителей (Таня уже и название придумала — «кружок» не очень как-то звучит).

— А что, клуб уже организован? — спросил Петя.

— Пока вопрос окончательно не решен, — уклончиво ответила Таня. — Но я надеюсь.

— А Петр Семенович знает?

— Да нет еще, — с досадой ответила Таня. — Говорю же: не все пока решено. Только ты ничего не теряешь — приди, посоветуйся. А то, в самом деле, и эти пленки испортишь…

Петя Курочкин поздоровался и, не теряя времени, начал с дела.

Не сразу они разговорились. Пришлось Тане кое-что разъяснять: отрекомендовала Курочкина, сообщила о его высокой должности школьного «фотолетописца», сказала о новом аппарате. Петя тотчас достал из портфеля свой «Зенит», и через несколько минут у него с Петром Семеновичем начался вполне профессиональный разговор… Сидели они уже вдвоем, никто им не мешал.

От ужина отказаться не удалось. Анна Ивановна просто обиделась бы. И Таня, и Петя столько труда тут вложили, пока ремонт делали, да чтобы теперь ушли, не поужинав, — она и слушать об этом не хотела.