Владимир Добряков - Взлетная полоса

— Ты считаешь ее выше себя? Лучше, тоньше, умней? — догадалась Галя.

— Это так и есть, — грустно сказал я.

— И прекрасно, — снова странно обрадовалась Галя. — Очень хорошо.

Я не понимал ее радости.

— Хорошо, что сознаешь это. Значит, можешь и должен тянуться до нее. Как личность должен расти. Понимаешь?

— Не очень. Ну что я должен делать? — Мне хотелось конкретнее определить свою задачу.

— Расти.

— И так уже мама брюки удлинила, — невесело пошутил я.

— Что делать, спрашиваешь? Пожалуйста. Хорош такой способ: поставь себя на стул у окошечка, чтоб лучше было видно, отойди в сторонку и разглядывай — что ты за человек? Может, так, человечишко? И любви-то ее не стоишь?.. Я шучу, Бориска. Парень ты хороший. Только ведь и лучше можно стать. Где предел? Нет его. А вообще ты счастливый — любишь. Значит, сил у тебя может прибавиться впятеро… Если бы и Валерий мог так. Чтобы стихи рвал, худел.

— А телескоп подарил? — напомнил я.

— Да, порывы у него бывают, — согласилась Галя. — Порывы…

Автобус уже подходил к остановке, и Галя на прощание тихо сказала мне:

— Боря, осторожен будь. Не разбей свою любовь. Скажут, что молодые. А кто знает наверняка, когда просыпается сердце. Сейчас в этом чувстве — твое добро и счастье. Оно как бы твоя взлетная полоса. Для большого полета.

Я буду всегда благодарен Гале, что она в ту минуту нашла те не совсем простые и понятные, но такие необходимые для меня слова.

На другой день я написал письмо.

«Надя, не сердись, что набрался решимости написать тебе. Меня ты не знаешь. Но это, может быть, пока и не обязательно. Кто я? Обыкновенный мальчишка. Только, наверное, счастливее других. Потому что кроме дома, родителей, друзей, школы, кроме березки, что растет перед окном, теперь у меня есть еще и ты. Когда думаю о тебе или случайно увижу, мне тепло, хочется смеяться, и, честное слово, не вру, даже плакать хочется от радости. Вот и все, что хотел сказать. Просто знай: у тебя есть на свете друг, который всегда о тебе помнит.

Если ответишь на письмо, для меня это будет праздником».

Я перечитал строчки, уместившиеся на тетрадном листе, и с надеждой подумал: «Может, все-таки напишет? На такое письмо не должна рассердиться». Только куда ей писать? Ни моей фамилии, ни адреса. На деревню дедушке? Вот если бы во дворе было какое-нибудь дерево с дуплом. В старых романах иногда пользовались такой «зеленой почтой». Но в нашем дворе никаких больших деревьев не росло. Первые саженцы здесь посадили лет пятнадцать назад.

Тогда мне пришли на ум детективные фильмы. Там часто показывают всякие тайники для шпионской связи. Но все это как-то уж очень несерьезно — Надя, будто шпионка, прячет письмо, пугливо оглядывается. Смешно! Но, поразмыслив, подумал: а почему смешно? Может, это как раз и понравится ей — необычно, загадочно. Где же устроить тайник?

Выручил Пушок. Он давно сидел рядом на стуле и внимательно смотрел, на меня. Пока я писал, Пушок не навязывался со своей дружбой. Но стоило мне завертеть головой и почесать в затылке — кот решил, что настал его час. Со стула перемахнул ко мне на колени и выставил над столом усатую мордаху. Я тотчас почему-то вспомнил, как месяц назад взял его погулять во двор. Пушок радовался, бегал по травке, а потом отыскал в досках эстрады узенькое отверстие и залез внутрь, под пол. Что ему там понравилось? Может, запах мышей? Я долго стоял на корточках и на все лады звал его вернуться… Чем не удобное место? И кусты кругом — не видно.

Я взял ручку и с оборотной стороны листа дописал: «Хочу предложить место для тайного «почтового отделения». Знаешь эстраду, где выступала на концерте? Слева, внизу, у самых кустов, в досках — отверстие. Рука пролезет. Вот туда можешь и положить. Если, конечно захочешь ответить».

Снова перечитав все, я подмигнул Пушку и крупными буквами добавил: «ТВОЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ ДРУГ».

Желание остаться неизвестным возникло у меня после разговора с Галей. Зачем в самом деле лезть на витрину — вот, мол, я, удалец-молодец, любуйся! Было бы, кстати, чем любоваться. А так даже интересней — «твой неизвестный друг».

Письмо запечатал в конверт с маркой, написал адрес, услышанный тогда от Сережки-кисы, дом, номер квартиры, фамилию ее написал, имя. В скобках сделал примечание: «Лично в руки». Я уже собирался бежать бросить письмо в почтовый ящик возле молочного магазина, но передумал. Хотя и написано «Лично в руки», а не вскроют ли без нее? Вот если бы на мое имя пришло такое письмо? Мама, конечно, не распечатает. Отец? Нет, тоже не стал бы. А за Валеру не ручаюсь. В случае чего отшутился бы: имею, дескать, право, как старший брат, воспитывать и предостерегать от ошибок.

Рисковать я не захотел. Сам-то и доставлю скорей.

Утром взял письмо в школу и, едва кончились уроки, побежал к нашему двору. Место выбрал удобное — была далеко видна дорога к шестой школе. И стал ждать.

Надю увидел еще издали. Она шла с какой-то девочкой. А рядом с ними — вот тебе и раз — Валька Капустин! Ему-то чего надо? Я так разволновался, что едва не забыл о письме. Через минуту, быстро войдя в подъезд, отыскал в коллективном почтовом ящике ячейку с номером «52» и опустил в железную щель конверт. На это ушло не больше минуты. Значит, две всего. Немного. И все же я испугался: вдруг заметят, когда буду выходить? Да еще и Валька, там… С бьющимся от волнения сердцем я стал подниматься по лестнице. Вот и третий этаж, дверь ее квартиры. Обычная дверь. Ручка с подтеком коричневой краски. Кнопка звонка. Телефонного шнура не видно. Я двинулся дальше. На площадке четвертого этажа остановился…

Внизу хлопнула дверь. Шаги. Потом металлическое звяканье. И… долгая тишина. Наверно, разглядывает конверт. Удивляется. А если уже читает?.. Нет, зашагала по лестнице. Два коротких звонка и вместе со стуком открывшейся двери — радостный голос Вики:

— Что получила? Пятерочку? Покажи дневник!

Надя ничего не ответила. Не вызывали ее сегодня? Или озадачил странный конверт?..

Я тихонько спустился по лестнице. Оглянувшись в дверях — не видно ли Капустина, вышел во двор.

Вальку я увидел под вечер, когда уже сделал уроки и написал в стенгазету «Вымпел» заметку о первом заседании учкома. (Меня все-таки снова, хоть и упирался, выбрали в редколлегию). Валька, окруженный своими прихлебателями, развалясь и вытянув длинные ноги, сидел на лавочке и дымил сигаретой. Рассказывал он что-то смешное, мальчишки то и дело угодливо ржали противными голосами. Я бы не подошел к ним, хотел поиграть с ребятами в волейбол, но любопытство пересилило. Тем паче видел сегодня, как этот бахвал вышагивал рядом с Надей. О чем же повествует счастливчик? Уж не в его ли класс попала Надя? Небрежным шагом я направился к лавочке, и услышал: