Александр Варшавер - Повесть о юных чекистах

— Хорошо бы чайку… с хлебцем… — И, согнав улыбку, стал рассказывать: — Значит, дело было так. Кручусь я около иллюзиона [16] Иллюзионами в то время назывались кинотеатры. , поглядываю…

— За карманами? — весело спросил Бардин и подмигнул Косте.

Мальчик покраснел и, насупившись, буркнул:

— Этим не занимаюсь. Я пою жалостные песни, танцую, и мне дают, кто копейку, кто две.

— Ну, ну! Я пошутил. Значит, выглядываешь. А что выглядываешь?

— Бывает такое, что кто-нибудь купит билеты на двоих… Ну, там для барышни или для товарища. Ждет, ждет, они не идут, а звонит уже третий звонок. Я враз тут как тут. Дяденька, возьмите меня с собой. Бывает, что сжалятся и берут. Вот и сегодня, на третий сеанс… Стоит буржуй…

— Откуда ты знаешь, что буржуй? — спросил Костя.

Мальчик смерил его пренебрежительным взглядом.

— Откуда? Да очень просто. Морда гладкая, волосики прилизанные, брючки дудочкой со складочкой, ботиночки — шик-блеск. Кто же это, по-твоему? Рабочий человек? Да? Значит, стоит тот буржуй, а я рядом. Народ уже весь вошел в иллюзион, а он все зырк сюда, туда. Тут к нему подходит еще такой же, только постарше и тихо говорит: «Жорж не придет. Его сегодня ранили. Павел Павлович просил, чтоб ты сейчас к нему пришел».

Когда мальчик сказал: «Жоржа ранили», Бардин насторожился, а Василий продолжал:

— Они уходить, а я за ними и ною: дяденька, дайте билетик, вы же не пойдете.

А они идут, хоть бы оглянулись, да еще не по-нашему лопочут. Офицерье проклятое…

— Ты же говорил буржуи, а теперь офицерье, — перебил его Костя.

— Офицерье! — настойчиво повторил Василий. — Я их за сто шагов узнаю. Офицер завсегда так ходит. Правой рукой машет, а левую к боку прижимает. Привыкли придерживать шашку, чтоб не болталась. Вот прошли они до угла, а я все ною и ною. Тут тот, что ждал, обернулся ко мне, обругал и бросил скомканную бумажку. Я схватил и бегу к иллюзиону. Добежал, развернул на свету, а это не билеты. Бросил он мне, белогвардейская морда, какую-то бумажку. Я за ними бегом, думаю, догоню, скажу, дяденька, вы мне вместо билетов бросили вот это. Может, что нужное? Тут он мне, наверно, дал бы билеты. Пока я бегал туда-сюда, они ушли далеко. Темно, хорошо еще, что один во всем белом. Догнал, когда они уже заходили во двор. Я говорю, дяденька… а он, антанта проклятая, как закричит: «Отстань, не то пристрелю, как собаку!» И слышу, что он шпалером [17] Шпалер — на языке уголовников — револьвер. клацнул… Я, конечно, отошел да издали обругал его как мог… Не дело это, товарищ начальник, офицерью по улицам шляться и пугать ребят шпалером. Я-то не из пугливых, а…

— Бумажку ту выбросил? — спросил Бардин.

— Как можно? Вот она, — Василий протянул Бардину смятую записку.

Кирилл Митрофанович стал читать, потом бросил бумажку на стол и стал задавать вопросы.

— Когда это было?

— Время не скажу, ну сами посчитайте. Ждал тот гад третьего сеанса. Бегал я за ними туда-сюда, да к вам, да ругался с охраной, пока вы не вышли, почитай, что час с четвертью прошел.

— Знаешь, на какой улице дом?

— Как называется, не знаю, я на ней никогда не был, а объяснить могу запросто. Дайте карандаш. Нарисую…

— Дом, дом сможешь указать? — нетерпеливо спрашивал Бардин и распорядился: —Костя, Гулливера ко мне! Живо! А ты, Василий Кузьмич, поедешь с нами, покажешь дом!

— Поеду! Вы у него шпалер заберите, а то он еще чего натворит. Такие людей убивают запросто. Рассказывают, что третьего дня зашли четверо в Сахаротрест, «руки вверх» и бац, бац. Кассира ранили, милиционера убили.

Бардин хмурился, но не перебивал словоохотливого парнишку. Наконец пришел Гулливер с Костей и Бардин стал отдавать приказания:

— Подать две машины. Поедем на операцию. Я, ты, Костя с этим парнишкой. Возьмешь человек пять бойцов из караульного взвода и человека три оперативников, кто еще не ушел из Управления.

— Есть, товарищ Бардин! — козырнул Гулливер. — Искать оперативников не придется, у меня в комендатуре чаи гоняют человек пять. Вас с Костей ждали…

— Ладно! Действуй! Красноармейцам захватить несколько гранат. Ты, Костя, возьмешь карабин, а браунинг в карман!

Бардин достал из сейфа маузер, зарядил его и сказал Косте:

— Кажется, мы вышли на «Шмелей».

Через несколько минут две машины с чекистами подошли к иллюзиону.

— Отсюда пойдем пешком, — приказал Бардин. — Машинам ждать, а ты, Василий, показывай дорогу!

— Пойдем прямо, прямо, потом налево будет другая улица, а на ней через несколько домов будет проулок, где тот дом…

— Похоже, что это Попов переулок, — сказал один из чекистов. — Место глухое, у каждого дома сад. Надо бы обложить дом со стороны садов по Монастырской улице.

Чекисты прошли несколько кварталов. Вася остановился, зашептал:

— Вот он, проулок, а дом по левой стороне четвертый от угла. Перед ним решеточка побеленная, а за ней цветы духовитые. Сразу найдете.

— Костя, пойдешь с Васей по переулку, он покажет тебе дом, а ты посмотри, нет ли там кого в дозоре. Если возле дома или на противоположной стороне кто-нибудь есть, пройдете мимо до конца переулка и возвращайтесь. Карабин оставь здесь! — приказал Бардин.

Мальчики ушли.

Двух чекистов и двух красноармейцев Бардин отправил на Монастырскую улицу.

— Ты, Гаврилюк, будешь старшим. Зайдешь в любой из дворов, предъявишь свой документ. Скажешь, что сейчас бежал вор с вещами и что люди видели, как он перелез через забор четвертого от угла дома в Поповом переулке. Возможно, он прячется в садах. Как попадете в нужный сад, начнете петь, чтоб я знал — вы на месте. До этого мы операцию не начнем. Открывать стрельбу только в том случае, если кто-нибудь полезет через забор. Стрелять по ногам. Взять их надо живыми!

— Увидишь, где там ноги, где голова, — пробурчал Гаврилюк, возглавлявший группу. — Темень, в трех шагах ничего не видно.

— Чувствовать, чувствовать надо! На ощупь стрелять! — пошутил Гулливер. — Поторапливайтесь, ребята!

Пока велись приготовления к оцеплению, Костя с Васей пошли по переулку. Еще издали Костя почувствовал сильный запах цветущего табака.

— Здесь? — шепотом спросил он Васю.

Вася только сжал Костину руку. Они прошли мимо невысокой оградки, за ней, перед домом, благоухали цветочные клумбы. Ни один лучик света не пробивался через закрытые ставнями окна, выходившие на улицу. Во дворе, неподалеку от калитки, Костя успел заметить дверь и крылечко под навесом.

Они прошли в конец переулка, постояли, громко разговаривая о каком-то Гришке, и медленно возвратились обратно, оживленно беседуя и приглядываясь к дому. На этот раз Костя заметил, что стена дома, выходящая к соседнему двору, от которого ее отделяет невысокий забор, глухая, без окон и дверей.