Николай Олейников - Боевые дни [Рассказы, очерки и приключения]

Сегодня Евсеев будет прыгать с самолёта. Когда самолёт поднимется на высоту семь километров, он вместе с парашютом бросится вниз.

Всё готово. Евсеев уже сидит в самолёте и кричит лётчику:

— Поехали!

В ответ заревел мотор, и машина рванулась вперёд.

Самолёт в воздухе. Евсеев глядит вниз. Люди на земле кажутся точками, дома — спичечными коробками.

Уже целый час прошёл с тех пор, как вылетел самолёт. Пора прыгать.

Евсеев снял меховые рукавицы, перебросил ноги за борт и стал на животе сползать с самолёта вниз. Руки у Евсеева сразу же окоченели, очки запотели, ему ничего не было видно.

«Буду прыгать вслепую», подумал Евсеев и оторвал руки от самолёта.

Но он не упал. Оказалось, что его запасной парашют зацепился за самолёт.

Он изо всей силы упёрся обеими руками в стенку самолёта. Верёвки лопнули, и Евсеев полетел вниз.

Он падал со страшной быстротой, быстрее, чем летит самый скорый курьерский поезд. Но Евсеев был спокоен.

Он не торопясь протёр очки, не торопясь надел их на нос.

Вдруг он почувствовал сильную боль в ушах. Тогда он запел песню, и боль сразу прошла.

Евсеев посмотрел на левую руку, где у него были привязаны часы.

«Ого, — подумал он, — я лечу уже целых девяносто семь секунд — надо приготовиться к встрече с землёй».

И он перевёл глаза на землю. До этого он совсем не смотрел на неё.

Евсееву показалось, что он никуда не падает, а всё время стоит на одном месте.

Зато земля со страшным рёвом несётся ему навстречу. Вот она всё ближе и ближе — ещё секунда, и будет поздно. Евсеев нашёл на груди кольцо от парашюта и дёрнул.

Со страшной силой его рвануло вверх.

Евсееву показалось, что у него вывернуты руки, повреждены плечи. Но это ему только показалось.

Его спасло то, что перед полётом он подложил себе под мышки волосяные подушки.

Евсеев посмотрел вверх и увидел, что парашют распустился.

Его несло на сосны и берёзы.

Очень трудно было спускаться между деревьями. И всё-таки Евсеев так рассчитал свою посадку, что парашют остался цел. Он только слегка накрыл невысокую берёзку.

Евсеев снял с берёзки парашют и вышел из лесу.

Навстречу ему бежали красноармейцы с испуганными лицами. Они видели, как падал Евсеев, как он скрылся за лесом с нераспущенным парашютом, и думали, что он разбился насмерть.

Через минуту подъехал доктор.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Прекрасно, — ответил Евсеев.

— Удивительно, — проговорил доктор. — Ведь вы пролетели, не раскрывая парашюта, целых семь километров!

О смелом прыжке Евсеева узнал весь Советский Союз.

Евсеев победил парашютистов всего мира. Он раскрыл парашют на высоте сто пятьдесят метров от земли.

В награду за свой подвиг Евсеев получил от Советской власти подарок — часы с надписью.

К нам в класс вошёл директор и сказал:

— Ребята, кто из вас хорошо рисует?

Все закричали:

— Орлов! Орлов хорошо рисует.

Орлов — это моя фамилия. Я сижу и молчу.

— Где же он? — спросил директор.

— А вон, — закричали ребята, — на самой задней скамейке сидит!

Директор повернулся ко мне и поманил пальцем:

— А ну-ка, Орлов, иди сюда.

Я подошёл.

— Вот что, — сказал директор, — ты портреты вождей рисовал когда-нибудь?

— Рисовал.

— А можешь ты портрет Кирова за три дня нарисовать?

Я подумал немного и ответил:

— Могу. Только мне надо уголь хороший достать. Я углем буду рисовать.

— Э, нет, — сказал директор, — углем рисовать не нужно. Чёрный портрет у нас и так есть. Нам надо портрет в красках сделать.

— А для кого рисовать надо? — спросил я.

— Да для нас же! — засмеялся директор. — Разве ты не знаешь, что через три дня у нас школьный праздник? Мы в этот день хотим у себя повесить большой портрет товарища Кирова.

— Отчего же вы в магазине не купите?

— Вот то-то и оно, — сказал директор, — что ни в одном магазине нет портрета Кирова в красках. И потом, мы хотим, чтобы портрет был нарисован нашими же учениками.

— Нет, — сказал я, — красками я рисовать не буду.

— Почему?

— А потому, что Кирова я никогда в жизни не видал и не знаю, какого цвета у него волосы, какие у него глаза, какая рубашка. Чёрный портрет я с любой фотографии срисую, а для того, чтобы красками рисовать, надо непременно человека видеть.

— Ну, вот ещё! — рассердился директор. — Не выдумывай, пожалуйста. У отца можешь про волосы да про рубашку спросить. Он-то уж наверно Кирова видел!

Директор повернулся к двери.

— Так смотри же! Ровно через три дня.

И он ушёл.

Дома я спросил у отца:

— Ты Кирова видал когда-нибудь?

— Не только видал, — ответил отец, — а, может, сегодня ещё раз увижу.

— Как сегодня?

— А так. Сегодня вечером к нам на заводское собрание из Смольного должны приехать. Может, сам Киров выступать будет.

Отец полез в боковой карман и достал маленький голубой листок.

— Видишь? — сказал он. — Это билет на собрание.

Я схватил билет и стал его разглядывать.

— А мне такой билет нельзя получить? — спросил я.

— Ишь ты, чего захотел! — засмеялся отец. — Нет, брат, тебя и с билетом бы не пустили.

— Почему?

— А потому, что собрание рабочее. Взрослое. Таким, как ты, там нечего делать.

После обеда я достал из ящика кисточки, краски, потом попросил у матери три пузырька из-под лекарств, вымыл пузырьки, налил их чистой водой и спрятал всё это в карман.

Пока я возился, отец уже ушёл.

На стене, под зеркалом, висел медный номерок. По этому номерку отца на завод пропускали. Отец как приезжал с завода, так сейчас и вешал номерок на стену.

Я незаметно сиял номерок и положил его в карман. Потом взял со стола тетрадь для рисования, засунул её под пояс, под рубашку, надел пальто и вышел.

На трамвае я доехал до заводского клуба. Я знал, что собрание будет в клубе.

Перед клубом толпой стояли ребята. Я достал из кармана номерок и подошёл к двери.