Николай Олейников - Боевые дни [Рассказы, очерки и приключения]

В первый раз я услышал, что за бумажку в тюрьму сажают.

У ворот собрались рабочие. Между ними — мой брат. В руках у него четыре царских флага.

— А где же красное знамя? — спросил у него рабочий из нашего цеха.

— Вот вам красные знамёна, — ответил брат, — несите в лес.

— Да ведь это же царские.

— Ничего, — ответил брат. — Были царские, а станут пролетарские, несите.

Мы взяли под мышки царские знамёна и пошли по улице.

Навстречу нам попадались полицейские.

Никто из них не обратил на нас внимания.

Мы спокойно вышли за город. А когда подходили к лесу, брат взял у нас флаги, оторвал верхние полосы — белые, а потом отодрал средние — синие.

Остались только нижние полосы — красные.

— Ну, вот вам и красные знамёна, — сказал он.

Вдруг в лесу запели. Никогда я ещё такой песни не слышал:

Много народу поёт, а никого не видно. Мы прошли ещё шагов сто, и вдруг я увидел большой овраг, а в нём людей что муравьёв.

А на пригорке в двух шагах от нас стоит человек с чёрной бородой, в пенсне и кричит не своим голосом:

— Товарищи! Сегодня мы празднуем великий день Первого мая.

— Какое же первое мая? — спрашиваю я брата. — Нынче восемнадцатое апреля.

Брат смеётся.

— Это у нас в России ещё апрель месяц. А во всём мире сегодня первое мая.

У нас календарь неправильный.

А человек на пригорке закричал опять:

— Товарищи! Во всём мире сегодня рабочие бросают работу и стройными рядами, со знамёнами и с музыкой, ходят по улицам, чтобы все видели силу рабочих. Мы ещё не можем делать даже этого. Если бы мы вышли со знамёнами, нас перестреляли бы солдаты и перехватала бы полиция. Мы ещё должны прятаться вот здесь, в овраге, и уходить за город. Но придёт день, когда рабочие победят, и тогда им уже не нужно будет скрываться в лесу от глаз полиции и жандармов.

Я спросил у брата:

— Кто это говорит?

— Оратор, — ответил брат, — партийный товарищ. Большевик. Из комитета.

Я ничего не разобрал. Какой там комитет да что за большевик такой?

А только понял, что человек это особенный.

Я всё на него глядел и удивлялся, что голос у него такой громкий: каждое слово слышно.

Вдруг он закричал:

— Товарищи, уходите в лес!

Слышим — свистки. Длинные, переливчатые.

Толпа шарахнулась было. Зашумела. Стали давить друг друга.

А оратор поднял руку и всю толпу перекричал:

— Товарищи! Спокойствие. Уходите в лес. Только не все сразу. Не бойтесь.

Только он это сказал, все остановились. Тихо стало.

Слышно было, как воробьи чирикают.

Потихоньку, гуськом потянулись мы через лес на большую дорогу. Слышали мы позади и свистки, и крики, и лошадиный топот.

— Кто это за нами? — спросил я.

— Казаки и полиция, — ответил брат. — Ничего. Через чащу им на лошадях не пробраться.

Так и было. Не пробрались они через густой лес.

Дали они со злости два выстрела. Ворон в лесу перепугали.

А мы все незаметно — по одному, по два — вернулись в город.

Когда я шёл по нашей улице к дому, меня обогнал казак на лошади.

В одной руке у него была нагайка, а в другой калоша.

Калошу кто-то из наших в овраге потерял

Много лет прошло с тех пор.

В 1918 году Первого мая я был в Москве.

Это уже было после революции. Во всех календарях этот день был не чёрный, а красный.

Большевики исправили календарь.

Вся Москва была в знамёнах. Красные банты горели на шапках и на рубахах.

Гудели гудки. Играла музыка.

Со всех сторон собирался народ. Собирался не в овраге, как раньше, а на Красной площади перед Кремлёвской стеной.

На высокий помост взошёл человек и поднял руку. Он начал речь:

— Товарищи! Сегодня во всём мире рабочие празднуют день Первого мая.

Но только мы можем праздновать этот день свободно.

Будто я слышал где-то тот же голос. Я спросил:

— Кто это?

И мне ответили:

— Председатель Всероссийского Центрального Исполнительного комитета товарищ Свердлов.

Я узнал старого «партийца из комитета». Такой же, как и был.

Только весь в кожу одет.

Жила в Петрограде вместе с папой и мамой девочка Таня.

Однажды после обеда мама надела тёплое пальто, надела калоши и сказала:

— Я поеду к бабушке и через два часа вернусь.

Мама уехала, а Таня и папа остались дома.

Прошло два часа, но мама не вернулась.

Прошёл ещё час, а её всё нет.

Вдруг кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказал папа.

Дверь открылась, и вошёл человек в кожаной фуражке.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Здравствуй, товарищ начальник, — сказал папа. — Что нового?

— Сегодня вечером будем воевать, — сказал начальник. — Наш отряд получил приказ взять вокзал. Едем!

Папа стал одеваться.

— Татьяна! — закричал он. — Живо ложись спать! Я сейчас ухожу.

— Что ж это такое? — сказала Таня. — И мама ушла, и ты уходишь!

— Ложись, тебе говорят! Мама скоро придёт.

— А куда она уехала? — спросил начальник.

— К бабушке, на Васильевский остров, — сказала Таня.

— Ой-ой-oй! — покачал головой начальник. — Ну, значит, сегодня она уже не приедет. Все мосты разведены.

— Вот видишь, — сказала Таня. — Теперь я дома ни за что не останусь.

Я с тобой на вокзал поеду.

— Вот это здорово! — засмеялся начальник. — А знаешь что, — повернулся он к папе, — давай-ка возьмём её с собой.

— Что ты, что ты! — замахал руками папа. — Куда же я её дену? Мне стрелять надо, я пулемётчик.

— А мы её на наш завод отвезём. В конторе есть сторож, он за ней и присмотрит. Спать она будет на столе. Только надо подушку и одеяло взять.

Таня стала одеваться. А папа молча взял два одеяла, взял подушку и пошёл к двери.

— Стой! — закричала Таня. — А что, если мама без нас приедет? Садись и пиши ей записку, что мы с тобой воевать поехали, пусть она не беспокоится.

Папа написал записку, приколол её к стенке, и они вышли.

Было уже темно. У ворот стоял грузовик.

В грузовике сидели четыре человека, все в чёрных пальто, в чёрных шапках, все с винтовками.