Тамара Михеева - Островитяне

С ума сойти, как все на меня набросились! Эй, я что, с Эвереста спустилась?! Всего три дня! Но мама плакала, и Маша с Янкой, и Зойка, и Марьяшка, и я заплакала тоже. Ну просто слезы из глаз полились! Неужели я всерьез могла думать, что меня тут никто не любит? Даже смешно!

Маша и Янка что-то говорили и говорили про плотину, которую и правда прорвало, прав был Рус! Вот это да! Затопило, оказывается, две деревни, наш огород два дня стоял в воде! Нашу деревню даже в новостях показывали! Хорошо еще, что никто не погиб!

— А где папа? — удивилась я и поняла, что ни папы, ни дяди Гриши, ни дедушки, ни Саши, вообще никого из мужчин нет!

— Позвоните им! — крикнула мама Танечке.

Оказывается, все они вместе со спасателями прочесывают пойму, ищут нас!

Я посмотрела через всех своих на Руса. Он уже заходил в калитку, крепко прижимая к себе Юшу; бабушка обнимала его за плечи. А Рус говорил, что она у него строгая. Может, они все только притворяются, что не любят нас? Придумали какие-то причины, из-за которых детям после четырнадцати лет запрещено показывать свою любовь, а сами просто обожают нас? Я чувствовала Дёмину горячую ладошку в своей руке, Савкину руку на своем плече, а мамину — на талии. Так и пошли к дому, еле в калитку влезли. Я все смотрела в сторону Руса. И он оглянулся! Улыбнулся и кивнул мне: встретимся, мол, когда все это кончится. И я кивнула в ответ.

Я услышал, как старший Лизин брат крикнул ее маме:

— Я же говорил, что она найдется!

И тут я понял, отчетливо понял тот разговор медсестер в больнице. Ну, что, мол, хорошо еще, что не я погиб, единственный ребенок. Они говорили так не потому, что им меньше было жалко Седого, а потому, что знали: его родителям есть с кем разделить их горе, поделить не пополам, а на три части. А если бы что-то случилось с Лизой, это горе делилось бы на много частей. Конечно, оно бы не стало от этого меньше, но справиться с ним было бы, наверное, чуть-чуть полегче… А еще я подумал, что когда-то мои родители состарятся и умрут. Ведь это со всеми происходит. И я останусь один. Ну, может, конечно, к тому времени у меня будут свои дети, жена, но вот так, чтобы разделить горе от смерти родителей с кем-то, для кого это такое же сильное горе, никого не будет… Я обнял Олю, спросил, где Вадим.

— Так ищут вас, где же еще?

Оказывается, уже со спасателями нас ищут. Я представил Вадима в болотных сапогах и старой кепке, как он идет по берегу и каждую секунду ждет, что найдет мой хладный труп, вынесенный рекой… и прямо какая-то нежность ко всем родственникам во мне проснулась. Я обнял Олю. И понял, что стал выше ее ростом.

— Они тоже выехали, скоро уже приедут, — быстро сказала она.

«Они» — это родители, понял я. А еще вот что понял: получается, что у моих детей не будет ни дядек, ни теток? И никаких двоюродных братьев-сестер? Я смотрел, как Дёма и какая-то крохотная девчонка виснут на Лизе, как ее брат, Савва, подошел и молча взял ее за руку, как к ней бегут и бегут братья и сестры, и подумал, вот прямо клятву себе дал, что уговорю родителей. Уговорю обязательно! А то мало ли, что со мной еще может случиться! Маме всего тридцать восемь, запросто можно успеть родить мне брата или сестру. И я сам буду с ним сидеть, пока они работают. Чтобы он не притворялся, что любит играть в «Лего». Я буду рассказывать, как мы застряли на острове с Ли, и научу кататься на велосипеде. И в кругосветку с ним поеду. На машине. Ведь я уже буду совсем взрослый, когда он дорастет до больших путешествий. И у нас будет много общего, общие воспоминания. Как у Лизы с братьями. Это ведь важно, правда?

Ерик — относительно узкая протока, соединяющая озера, заливы, протоки и рукава рек между собой, а также с морем.