Сергей Баруздин - Рави, Шаши, Снежок и другие

Мы не знали тогда, что будет сорок первый, когда немцы перейдут наши границы. И о том, что наша немецкая овчарка станет среднеевропейской…

Наши овчарки выносили наших раненых с поля боя. Наши овчарки бросались с толом под немецкие танки. Наши овчарки - именно наши, а не немецкие или среднеевропейские - несли караульную, вместе с солдатами, службу на войне.

Я сам был на войне и видел не только это.

А ныне, хоть тысяча лет прошла после войны, у нас в посёлке по ночам тоже лают собаки. Для кого-то, конечно, и тысяча, а для меня - минуты, часы, не больше, но не в этом, наверно, дело.

Собаки лают - то ласково и лениво, то неистово и исступлённо, а то и насторожённо…

Я привык к этому. Как к войне в войну, как теперь, в мире, к шуму электричек и радиолы в соседнем доме отдыха и ещё ко многому…

Но вот он, давний мой добрый знакомый, говорит:

- Знаю, что неравнодушен… Не сердись!..

- К чему?

- Собак любишь!

- Люблю. Ну, и…

- А по мне, человек, понимаю, звучит гордо, а собака? Ну, вот хоть…

Три ночи он, мой знакомый, у нас в гостях. Три дня и три ночи.

- Три ночи эти глупые собаки спать не дают. И чего им? Сами не спят… Ты, конечно, не сердись…

Сердиться? Надо сердиться! Возмущаться надо!..

- Я не сержусь, - говорю я.

Сам я сплю. Собаки мне не мешают.

- Почему не дают? Я сплю. Почему глупые?

- Лаять-то чего? Пустобрёхи!

- А электрички?

- Так это нужно!

- А дом отдыха с его радиолой?

- Так надо же людям отдыхать…

- А самолёты?

- Ещё бы! Нужно! Я не о людях, о собаках…

- А Зайчик!

- Какой зайчик?

- Лошадь по имени Зайчик. Помойки вывозит, видели? Тоже ржёт!

- Рыжая? Симпатичная такая… Так это лошадь! Хоть выводятся, а пользу приносят.

- А собаки, между прочим…

Я знаю всех собак в посёлке. По голосам знаю и просто так. Ни одной шавки. Ни одного пустобрёха. Даже среди дворняг.

По ночам собаки лают и Зайчик спросонья ржёт. По ночам поют соловьи и гудят электрички. По утрам петухи перекликаются и опять - собаки. Воробьи, синицы, иволги ищут друг дружку голосами - поют, шумят, галдят.

Так должно быть.

А он:

- Глупые собаки!

Я хотел ему рассказать.

Хотел, меня подмывало рассказать ему о Дике, который ждёт хозяина, пилота «Ту-104», по трое - пятеро, а то и больше суток и никак не может успокоиться, когда хозяин возвращается и - увы! - забывает Дика, бросается к сыну и жене, а не к нему. Потом Дик не спит, не может уснуть. Он лает. Ему положено лаять на каждый шум, шаг, и шорох, он - сторожевой Дик. Овчарка с помесью дворняги, но сторожевая овчарка.

О Мишке я бы тоже мог рассказать. Мишка домашний, но дома у него нет - никакого дома. Оба дома не в счёт. Один тут - в посёлке. Второй - в Москве. Хозяев много, и почти всех их любит Мишка, но те, кого любит больше, - они в Москве. Мишка ждёт их, горюет, грустит и лает в ожидании. Здешние, менее любимые хозяева не понимают его, не хотят понять.

У хриплого Додона свои проблемы. Он всё ждёт хозяина, который уже никогда не вернётся домой. Космос есть космос.

А раньше хозяин возвращался. Иногда даже по ночам.

Он, Додон, лижет руки жене хозяина, девочкам - дочерям его, а ждёт только его и потому лает. Лает, ожидая…

И Джек лает, и Джульбарс - правда, вовсе не тот, которого мы знали по довоенному кинофильму, и соседская Лада, и другой наш сосед справа - Антон…

Антону нужна Лада, а Ладе нужен Антон, и они лают, ждут, когда им можно будет встретиться, когда люди позволят это…

Только у нас в доме нет собаки. Нет и никогда не будет.

Отец, которого мы совсем недавно похоронили, был на войне, как я.

На войне отец отправлял немецких овчарок под немецкие танки и на немецкие минные поля. И в караул, и для выноса наших раненых. А ещё раньше, до войны, когда я выращивал и воспитывал в Доме пионеров немецких овчарок, он говорил мне, что собаки, как люди, всё понимают…

Он ушёл, уехал, давний мой добрый знакомый.

- Что так скоро? - спросил я его уже на станции.

- Не сердись, - опять повторил он, - но, понимаешь ли, мне… Эти глупые собаки по ночам совершенно лишают сна! А у меня давление, спазмы, говорят…

Он долго что-то говорил о себе и о том, что его беспокоит. Говорил, пока не подошла электричка. Он не забыл в последнюю минуту спросить меня о том, как я похоронил отца.

- Ничего, похоронил…

- Ну, будь здоров! - крикнул он мне из тамбура. - Звони!

Я возвращался со станции поздно - около двенадцати. В посёлке у нас лаяли собаки. Ласково и лениво, неистово и исступлённо, а то и насторожённо.

Рави и Шаши - маленькие. Как все дети, они часто шалят, а иногда и плачут. И едят они тоже как маленькие дети: рисовую кашу с молоком и сахаром им кладут прямо в рот. Иначе есть они не умеют.

Если бы Рави и Шаши понимали по-русски, они узнали бы, как звучат их имена на нашем языке: Солнце и Луна.

Но они не знают свои русские имена.

- Солнце! Солнце! - кричат ребята Рави, а он даже носом не поведёт.

- Луна! Луна! - зовут ребята Шаши, но она и не оборачивается.

- Наверно, мы их путаем, - говорят ребята. - Смотрите, ведь они совсем одинаковые!

И правда, Рави и Шаши очень похожи друг на друга. Но они не брат с сестрой и даже не дальние родственники…

Такими я узнал индийских слонят Рави и Шаши, когда они приехали в нашу страну. Их прислал в подарок советским детям премьер-министр Индии Джавахарнал Неру.

«Когда я был в Советском Союзе, - писал Неру, - я имел удовольствие встретиться с большим числом детей, и повсюду они передавали мне послания для детей Индии. Теперь от имени детей Индии я посылаю детям Советского Союза два весьма солидных послания. Эти послания - два слонёнка. Хотя они уже большие, они на деле ещё дети, им всего по году. Они едут к детям Советского Союза как послы детей Индии, неся с собой дружеские, добрые пожелания… Я надеюсь, что дети Советского Союза подружатся с этими маленькими послами и будут помнить о детях Индии, которых представляют эти послы».

Им, нашим маленьким друзьям - Рави и Шаши, - и посвящается этот рассказ.

Есть на юге далёкой страны Индии чудесный и богатый край, который называется Майсор.

Здесь и родился Рави.

Мать Рави - рабочая слониха. Её зовут Лалита.

Восемь лет прошло с тех пор, как Лалиту поймали в джунглях и приручили.