Александр Исбах - Золотые кувшинки

Тогда-то в мирной квартире Фильковых запахло пороховым дымом. Вчера ещё бывший Аустерлицем, большой чёрный стол сегодня стал Бородином. Прославленные герои Отечественной войны, бряцая оружием, выехали на Бородинское поле.

Наполеоном Бонапартом был я, Кутузовым - Ваня Фильков. Сотни деревянных фигурок всевозможных форм и размеров - наши великие армии - расположились на столе по всем правилам тактики.

Маршал Ней - полосатый колышек от настольного игрушечного крокета - обозревал свои войска с высокого юбилейного тома истории Отечественной войны. Маршал Даву - шахматный конь - скакал перед фронтом моей личной, наполеоновской, гвардии.

Блестящие мои войска были готовы к бою. Они ещё ничего не знали о жутком холоде березинской переправы и последних залпах ватерлооского сражения.

Наступил день генеральной битвы.

Я видел, как на другом конце стола совещался Михаил Илларионович Кутузов со своими генералами.

Высокая, тощая фигура Барклая де Толли (кегельный двухголовый король) возвышалась над всеми.

И я приказал своим бомбардирам открыть огонь.

Я во весь голос подавал команду, едва успевал менять пистоны в пушках, сложными манёврами направлял войска и тыл противнику.

У Кутузова накопился огромный запас кегельных шаров, то есть ядер. Мудрый старик понимал значение ка-лнбра в нашем сражении. Он послал в атаку лучшие свои войска под командой Дениса Давыдова. Партизан Денис Давыдов полюбился мне давно. Читая книги об Отечественной войне (усиленно издававшиеся в 1912 году, в дни столетней годовщины), я больше всего восхищался его подвигами. Хотелось бы иметь его сейчас в своих войсках… Но я был Наполеоном Бонапартом, и даже при согласии генерала Кутузова (я бы его уговорил!) мы не могли столь грубо исказить историческую действительность.

Уже, вопреки исторической правде, пал под ядрами мой лучший друг - неаполитанский вице-король Мюрат и валялся с разбитой головой маршал Мармон.

И тогда я двинул на Кутузова кавалерию во главе с маршалом Даву. Бой разгорелся с новой силой. Мать «генерала Кутузова» - Анна Семёновна выглянула из соседней комнаты и в ужасе покачала головой.

Я уже готовился торжествовать победу. Неожиданно в шум схватки ворвался резкий крик кукушки: это били большие старинные часы Фильковых.

Девять раз прокуковала кукушка. В девять часов кончалась вечерняя молитва в синагоге. «Наполеон Бонапарт» сегодня забыл о своём кадыше.

Я помертвел, бросил свои войска на поле битвы и позорно бежал с Бородинского поля, не надев даже пальто. Ваня Фильков нагнал меня на углу третьего квартала, набросил на мои промокшие плечи серую шинельку. «Генерал Кутузов» помогал «Наполеону Бонапарту»!…

Дождь хлестал меня по лицу. Холодный ветер пронизывал всё тело.

Когда я подбежал к синагоге, у меня едва хватило сил открыть тяжёлые, массивные двери.

В синагоге темно и пусто. Последняя жёлто-грязная свеча догорает перед доской заповедей. Огонёк дрожит, тень от свечи вырастает на стене до исполинских размеров.

Только у задней стены за большим столом сидят несколько человек.

Рыжий огонь большой шипящей и чадящей лампы освещает их морщинистые, старые лица, склонившиеся над огромными книгами.

Стук двери на мгновение оторвал их от книг.

Шамес всплеснул руками.

- Сендер… Сендер!… -сказал он. - Ты опоздал сказать спой кадыш.

И такая тревога послышалась в его голосе, что я чуть не расплакался.

- Евреи! - встревоженно продолжал реб Дувид. - Евреи, сколько нас? Мальчик должен сказать свой вечерний кадыш.

Их было девять. Одного человека не хватало для миньёна. Всемогущего бога нельзя было обмануть!

- Реб Дувид, - сказал я дрожащим голосом, - я найду десятого. Я сейчас вернусь.

- Мальчик, - нахмурился учитель Шнеерсон, - кого ты найдёшь в этот сумасшедший дождь, в этот потоп?

- Я найду, господин Шнеерсон… я найду, только не расходитесь! - умоляюще прошептал я.

Дождь, кажется, ещё усилился. Ни живой души не видно на улице. Я побежал, омываемый холодными потоками, безнадёжно вглядываясь в тьму.

Небо совсем почернело. Это бог гневается на меня. Бог хочет испытать меня. Я должен найти десятого!

Kто-то дёрнул меня за руку. Я в испуге отшатнулся. Ваня! Ваня Фильков! Он дожидался меня. Он беспокоился обо мне. Я крепко сжал его мокрую руку.

«Ну как?» - тревожно спрашивали его глаза.

- Надо найти десятого, Ваня. Ты иди домой. Я сам… Но он не хотел покинуть меня.

Два восьмилетних мальчика, промокших до нитки, останавливали одиноких, случайных прохожих и просили их пойти в синагогу десятым. На нас смотрели с удивлением.

Последним прохожим, которого мы встретили, был Василий Андреевич Фильков, вышедший на поиски сына. Он увёл домой грустного, упирающегося Ваню.

Я остался один.

Мне хотелось заныть, как ноет избитый, заброшенный щенок.

Когда отчаяние совсем охватило меня, неожиданно блеснула мысль: у самой синагоги живёт господин Розенблюм. Господин Розенблюм - староста. Он выручит меня. Ему ведь только перейти дорогу. Он будет десятым.

Окрылённый надеждой, я вбежал на второй этаж собственного дома Соломона Розенблюма, дёрнул звонок. Долго не открывали.

- Тебе кого, мальчик? - изумлённо спросила меня, чуть приоткрыв дверь, прислуга Розенблюма, Настя (она иногда водила Веню в гимназию). - Веня уже давно спит.

- Г…господина Р…Розенблюма, - сказал я, заикаясь от волнения.

- Он занят сейчас. А зачем тебе господин Розенблюм?

- Он мне очень нужен, Настя!-умоляюще посмотрел я на неё.

- Господи боже мой, да ты же совсем мокрый! - всплеснула Настя руками и впустила меня в переднюю.

- Что там такое? - послышался густой голос Розенблюма.

Раскрылась дверь из внутренних комнат. Оттуда хлынули свет и тепло. Там горели лампы и смеялись люди. Сам господин Розенблюм вышел в переднюю, что-то напевая. Лицо его покраснело, маленькие глаза блестели. В руке он держал несколько карт.

- Ты к кому пришёл, баловник? - спросил он добродушно. - К Вене?

- Господин Розенблюм… - сказал я задыхаясь. - Вы помните, господин Розенблюм, я читал кадыш на кладбище… Господин Розенблюм, не хватает десятого. Я прошу вас!

- Ничего не понимаю! - затряс головой Розенблюм. Одна карта вылетела из его рук и упала около меня.

Я нагнулся и поднял её. Это был пиковый король.

- Ничего не понимаю! - благодушно засмеялся Розенблюм. - Какой кадыш? Какой десятый?

- Соломон Исаакович! - закричали из внутренних комнат. - Ваш ход!

- Для миньёна, - всё ещё надеясь, прошептал я.