Финн-Оле Хайнрих - Удивительные приключения Маулины Шмитт. В ожидании чуда

Не хватает только на колени встать. Я толкаю кресло позади мамы, считаю её шаги, как она, наверно, считала мои больше десяти лет назад. Первые попытки. Последние попытки.

Сижу напротив мамы на откидном сиденье для сопровождающих инвалида, автобус покачивается, можно закрыть глаза и дополнить качку движениями восточного танца. Мама смеётся над этой идеей. Я говорю:

— Будем теперь каждую неделю сюда приезжать, покатушки устраивать. Или Тот Человек сможет нас возить; тогда будет проще добираться.

— Ты до сих пор его так называешь?

Пожимаю плечами:

— Чаще всего.

— И до сих пор с ним не разговариваешь?

— Да нет, как-то разговариваю. Но он мне сказал, что фламинго переезжает к нему.

— Кто?

— Мама!

— Да. М-да. Ну да, вот так вот, — говорит она и устало смотрит перед собой. Я встаю, готовая к большой речи, переходящей в Мяв, но мама прижимает палец к губам и серьёзно смотрит на меня. Я сажусь. Действительно сажусь.

— Я спрашиваю, потому что… потому что я… мне… пришло подтверждение поездки в санаторий.

— Супер!

Обнимаю её.

— На шесть недель? — спрашиваю я. Мама кивает.

— Через две недели поеду! — говорит она и смотрит на меня. Я улыбаюсь в ответ: супер!

— Лучше всего, если б ты на это время переехала к Юрию.

— Нет!

— Паулина.

— Ни за что. К Тому Человеку и его фламинго я не поеду, и точка. Я поклялась! Я с тобой останусь!

— Так не пойдёт. В санаторий тебе со мной нельзя. Устрой себе отпуск в Мауляндии, это же в сто раз лучше! Не исключено, что и Паулю можно будет с тобой…

— Я в Пластикбурге останусь. Не исключено, что и Паулю можно будет со мной.

— Паулина, так не пойдёт, ты ещё слишком маленькая.

— Не маленькая.

— Не устраивай Мява, пожалуйста. Жить одной тебе нельзя, это не разрешается.

— А ещё не разрешается заставлять ребёнка жить там, где ему жить не хочется! Может, у меня сильнейшая аллергия на перья фламинго… И потом, пока тебя нет, за нами может Людмила присматривать.

— Так ей тоже отпуск нужен, нашей доброй фее!

Чувствую, как внутри нарастает давление, как постукивают кости и начинает закипать кровь; я расту, я раздуваюсь, но вдавливаю саму себя в сиденье, изо всех сил вцепляюсь в поручень. Удержаться в седле — вот сейчас моя задача.

Барту уже пора домой, Пауль остаётся сверхурочно, я с ним. Развозим последние заказы, теперь мы — служба доставки. Как доставка пиццы, только не пиццы, а мороженого. И не на машине — на велосипеде. Аккумулятор, прицеп и велосипед у нас уже были, Генерал-от-сыра раздобыл ещё маленькую морозилку — и вуаля!

Следующей большой инвестицией, говорит Пауль, будет настоящая, профессиональная мороженица. Она стоит по-настоящему дорого, заказывать надо где-то за океаном, но оно того стоит. Я слушаю как-то рассеянно, вполуха. Отдаём последний заказ, и я рассказываю Паулю про санаторий и Того Человека . Пауль пожимает плечами:

— Дай ему всё-таки шанс.

— Не хочу их видеть вместе. И потом, я поклялась!

— Ну да, иногда клянёшься в чём-то, а потом понимаешь: смысла в этом никакого нет.

— Клятва есть клятва.

— Никто ж не пострадает.

— Своё слово надо держать. Что ж это будет, если все станут клясться и обещать — и ничего не выполнять?

— Я просто имел в виду…

Звонит мобильник. Это Юлиус.

— Паулина? Тут вроде как опять письмо для зебры. Я видел, как твой папа писал мелом на тротуаре. Прочесть?

— Давай!

— И всё? — спрашиваю я.

— Да. А ты знаешь, что он имеет в виду? — хочет знать Юлиус.

— Не совсем… Спасибо, что позвонил!

— Само собой. Пока!

Кладу трубку и размышляю. Мы садимся в парке на нагретый солнцем камень, глядим на маленький пруд. Утиная парочка плывёт вместе с утятами вдоль берега. Даже утки всю жизнь остаются вместе.

— Хотя вообще-то я ведь не у него лето перезимовывать буду, а на чердаке…

Объясняю Паулю мой план: всего-то и нужно добиться, чтобы мы вдвоём и Ричи смогли жить наверху всё лето. Тот Человек освободит для нас пространство, мы там обустроим всё как надо, он разрешит взять Ричи в Мауляндию, а за это — так уж и быть — мы не станем настаивать на отдельной ванной, будем поначалу пользоваться той, что в Мауляндии, хоть я и не собираюсь окончательно туда возвращаться.

Согласны ли мы есть на мауляндской кухне — это мы ещё посмотрим, тут надо подумать.

Вечером в пятницу Паулю можно остаться у нас. На ужин сооружаю Вечерние СуперБутеры. Представляю на суд публики новые модели класса «люкс»:

Играем пару раз в маули-маули, потом пора укладываться. Это значит, я помогаю маме лечь в постель, где она ещё будет писать, читать и думать, а потом и мы выдвигаемся в сторону сна.

Возвращаюсь из маминой спальни обратно к Паулю, а он уже прибрал на кухне и улёгся с последним кусочком бутера на мою кровать. Пялится в потолок. Медленно, задумчиво жуёт. Потом говорит:

— Просто потому, что он такой вкусный — нет, просто потому, что он вообще есть, вот этот вот бутер, или сэндвич, или тост, или как он там называется, — от одного только этого мне уже счастье. И за это я хочу тебе сказать спасибо, Паулина, — потому что с тех пор, как ты здесь, для меня всё стало лучше. Вот всё.

Слёзы тут же льются рекой. Пауль. Ну что за Пауль. Взять и сказать такое ни с того ни с сего. Как будто в нём внутри очень долго стояла плотина, за которой копились и копились слова, а потом — раз! — их стало слишком много, и они прорвались наружу концентратом речи. Отпускается в аптеке по рецепту врача. Пауль, кажется, тоже плачет или почти: во всяком случае, голос у него подрагивает, когда он снова говорит:

— Я тут подумал, хорошо бы купить Кларе электроскутер, знаешь такие? Вроде маленького мотороллера, на нём сидишь, но можно и стоять, кнопку нажал — и поехал. Потому что на аккумуляторе. И Клара сможет везде ездить сама. Ты же говорила, пришлось бы ещё долго ждать, пока новую коляску, ну, электрическую, дадут, да?

Он смотрит на меня, а я ничего не могу выговорить. Как будто ролями поменялись: я — это Пауль, а он — это я. Я молчу, а он говорит дальше:

— Сейчас Клара в санаторий поедет, потом лето и каникулы, будем мороженым торговать как бешеные, и деньги откладывать, и купим такой вот скутер.