Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

— Да тише вы, подпевалы буржуйские! Комиссар дело говорит…

— Не все эсерам, дайте и большевику слово сказать!

— Крой дальше, Григорий Иваныч! Пусть узнают правду…

А в ответ толпа ревела злобно:

— Довольно! Стаскивай с крыльца комиссаришку!

— Без большевиков обойдемся!

— Ишь разошелся! Видно, снова в кутузку захотел…

Слышались возгласы и другого рода, примиряющие:

— Послушать надобно и тех и других. Потом сами рассудим…

— Пущай Чапай на главную трибуну взбирается да там спорит с докладчиком! А то сбоку припека…

— Хорошо б лбами столкнуть. Посмотрим, кто кого…

Григорий Чапаев, прервав речь, решительно полоснул ладонью воздух:

— А что? Место там, у собора, подходящее. Лобное место! Не возражаю. Готов хоть сию минуту. Мы вам всю, какая есть, большевистскую правду без утайки раскроем, а они пусть свое буржуйство перед народом обнажают. И тогда вам виднее станет, с кем идти сподручнее. — И он обернулся назад, позвал комиссаров: — Пошли, товарищи! Народ требует…

Чапаев первым спрыгнул с крыльца. Следом за ним спустились, бряцая винтовками, красногвардейцы. Комиссар труда Валентин Сечко звонко крикнул в толпу:

— Расступись, народ! Освобождай проход…

Мужики неохотно потеснились, пропуская комиссаров вперед. Одни смотрели на смельчаков с любопытством, другие — с явным злорадством, а третьи — таких оказалось немного, человек тридцать, и Архип с ними — присоединились к чапаевскому отряду, зашагали рядом с красногвардейцами, расталкивая народ.

Они уже миновали центр площади и стали приближаться к собору, когда наткнулись на шеренгу солдат и офицеров. Живая масса серых шинелей с каждой минутой разрасталась, наплывала на них, оттесняя мужиков дальше, и комиссары оказались отрезанными от толпы. Любопытствующая публика в напряженном оцепенении ожидала: что же произойдет дальше?

У Чапаева на скулах судорожно задвигались желваки:

— В кольцо захватили, паршивцы! Не хотят, чтобы мы с народом говорили. Боятся правды… А ну, отсторонись, дай пройти! — Он резко рванул дуло винтовки, направленной на него одним из солдат.

— Не сметь! Пристрелю! — Из-за солдатской спины выскочил, махая маузером, штабс-капитан Емельянов. Он рявкнул на солдат: — Выполняйте, что было приказано!

Те сорвались с места и, сминая отряд Чапаева, навалились на красноармейцев, стали выхватывать у них винтовки. Завязалась рукопашная схватка. Комиссар Сечко отпихнул ногой Емельянова. Потом, расстегивая на ходу кобуру, побежал на выручку Чапаеву, которого подминали под себя три рослых солдата. Емельянов не дал ему добежать, бросил вдогонку ручную гранату. Испуганная толпа шарахнулась от взрыва, а Сечко качнулся, выронил наган, вскрикнул отчаянно. На спине кожанки, разорванной осколком, выступили черные пятна крови. Пробегавший мимо солдат остановился, замахнулся на Сечко прикладом, оглушил ударом по темени. Он упал лицом вниз. Грязный снег под ним густо побагровел.

Архип отбивался от бородатого мятежника, наскочившего на него с кинжалом, и видел, как впереди рассвирепевший солдат пинал сапогом беспомощное, окровавленное тело Сечко. Архип изловчился, со всей силой двинул бородача по челюсти и сразу же метнулся к. солдату, что измывался над Сечко, сбил и его с ног. Схватил выроненный комиссаром наган.

Оглянулся: Чапаев неподалеку. Застыл перед толпой безоружный, с кровавым шрамом на лбу. Голова обнажена. Шинель изодрана в клочья. Расширенные глаза ненавистно смотрели на мятежников. Они двигались навстречу ему, галдя неистово, звеня топорами и вилами. Еще миг — и вся эта очумелая темная сила обрушится на Григория, растерзает его с беспощадной, звериной лютостью. Архип рванулся с места, встал впереди Чапаева и, угрожая толпе наганом, крикнул:

— Прочь от комиссара! Стрелять буду!

Рядом с Архипом, звякнув затворами винтовок, встали в боевой готовности еще несколько человек — рабочие маминского завода. Толпа опешила, трусливо попятилась, хмурясь от страха. Слезли с возвышения, растворились в публике и главари мятежа. А на левом краю площади послышались голоса:

— Да что ж это такое… Наших комиссаров бьют!

— Не дадим в обиду.

— Напролом пойдем!

И в мужицкие ряды клином врезалась группа горожан, упрямо устремилась в середину площади. Путь им преградили офицеры с солдатами. Замелькали штыки и сабли над головами. Пронзительный, душераздирающий женский вопль вырвался из людской гущи и сразу же замер, оборванный выстрелом.

— Вот гады! Болтовней не взяли, так решили пулями. — Григорий Чапаев побежал туда, где только что кричала женщина.

Архип было бросился за ним, но впереди вновь возникло горбоносое лицо Емельянова. Прищурив глаз, он целился из маузера в Григория. Архип размахнулся и ударил рукояткой нагана по вытянутой руке. Маузер отлетел в сторону, штабс-капитан взвизгнул от боли. Но в эту минуту ухнул выстрел, за ним — второй…

Чапаев на полном бегу споткнулся, прижал ладонь к шее, откуда хлынула, обагрив пальцы, густая кровь, и, как подкошенный, пластом рухнул на снег.

«О-о-х!» — встревоженным эхом отозвалась площадь, и все вокруг ходуном заходило, забуйствовало, огласилось ревом, звяканьем железа, щелканьем затворов, напористым храпом толпы. На балаковских церквах вдруг сразу, точно по команде, забухали колокола. В их отчаянный перезвон вскоре врезался протяжный заводской гудок. Воздух, казалось, раскололся на части от этого звона и гула.

Архипа и еще нескольких рабочих, вместе с которыми он прикрывал Григория Чапаева, мятежная ватага отперла назад, ближе к домам, и не подпускала к центру площади, где лежал, разметав руки, убитый комиссар. Возле него бесчинствовали штабс-капитан Емельянов и еще два дюжих, удивительно похожих друг на друга мужика с винтовками. Они топтали мертвое тело сапогами, кололи штыками. Архип задыхался в ярости, но был бессилен что-либо поделать: солдаты, отобрав у него наган, крутили ему руки за спиной, мертвой хваткой сдавливали горло.

Лишь одному удалось прорваться сквозь мятежный заслон. Это был коренастый, могучий старик с седыми всклокоченными волосами, с огромной, во всю грудь бородой. Разметав солдат, накинувшихся на него, он выхватил у кого-то из мужиков топор и, размахивая им, направился прямо на Емельянова.

— Кровопийцы! Бесово семя! — яростно кричал он. — Да я вам… За сына моего…

Глаза старика под насупленными бровями светились бешенством, и он шагал, как слепой, натыкаясь на людей. Мужики в страхе отшатывались от него. Плечистый солдат, забежав сзади, вырвал топор. Но повалить старика Чапаева не смог. Тот отбивался кулаками, кусался, выкрикивал какие-то проклятья и был страшен в своем гневе. И тогда на помощь солдату кинулись по команде Емельянова еще два мятежника. Они-то и одолели старика.