Василий Подгорнов - Тропинки в волшебный мир

Правда, пчеловоды проявили новаторство. Чтобы избежать стихийного естественного роения, при котором некоторые семьи отпускают по нескольку роев и к главному взятку совершенно израиваются, обессилевают, придумали искусственное роение. При этом способе пчеловод отводил только то количество роев, которое требовалось по плану прироста, наиболее роеливым семьям не позволял обессилевать — вел роение планово. Дело это, конечно, хорошее, однако даже показательным пасекам не удалось полностью избежать естественного роения, и роевая страда так и осталась страдой на большинстве колхозных пасек. А многие, особенно старые пчеловоды, даже больше уважают эту страду. Хлопот, правда, много, зато уж как посадит он рой в новый улей — никакой заботы. Пчелы и соты в две недели построят, и меду натаскают с избытком, а за искусственным роем постоянно надо доглядывать, как бы не захирел.

И хотя не стариковское это дело по деревьям лазить, Никите даже нравилось.

У старика есть книжка, куда он все записывает. Но, не доверяя записям, он каждое утро обходил пасеку и по поведению пчел знал, от каких семей сегодня отойдут рои. Такие семьи он помечал мелом и следил за ними с утра и до полудня. Но когда ему приходилось лезть на дерево за очередным роем, дежурство по пасеке он поручал деду Афанасию или кому-нибудь из ребят постарше да посмышленей, случившимся в это время на пчельнике.

Собственно, они-то в основном и вели все дежурство, потому что не успеет дед Никита спуститься с одного дерева, как ему тут же надо лезть уже на другое. В жаркие тихие дни рои шли один за другим, только успевай переставлять лестницу от дерева к дереву. Горячее время, Не только пообедать, порой даже закурить некогда.

Утром дед Никита встал еще до восхода солнца. В эти горячие дни он всегда так вставал. Спустившись с сеновала, старик заглянул в избушку. Большая деревянная кровать сторожа пустовала.

— Опередил! — вслух заметил дед Никита и неторопливо пошел к озеру умываться.

Заря уже выгорела настолько, что вот-вот должно было выкатиться солнце.

Было свежо и тихо. Над озером голубоватой дымкой поднимался туман, лениво затопляя камыши, словно паутиной опутывал ивняки. Трава поседела от обильной росы. Всюду щелкали соловьи, ценькали зяблики. В недалеком березняке заунывно куковала кукушка.

По тихой, словно еще не проснувшейся воде хорошо доносились всплески весел, поскрипывание уключин, и хотя лодка была далеко, на другой стороне озера, всплески были настолько явственны, будто весла загребали воду из-под самых ног деда Никиты.

— Афанасий! — негромко позвал старик. — Скоро там?

— Кончаю! — спокойно отозвался сторож.

Пчеловод опустился на колени, зачерпнул ладонями теплую, не успевшую остыть за ночь воду, стал умываться. Подъехал дед Афанасий.

— Ну как улов? — выжимая намокшую бороду, полюбопытствовал пчеловод.

Афанасий поднял садок. В прутяные стенки его глухо захлопали осклизлыми лапшинами хвостами толстые, круглые караси.

— Десятка полтора поймал. Больше попало бы, да две верши водяные крысы, окаянные, прогрызли. Вся рыба ушла. Латал, латал, еле починил.

Пока сторож готовил завтрак, дед Никита стал наващивать рамки. Делал он это неторопливо, но споро. Возьмет рамку, попробует, не ослабли ли натянутые, как струны, проволоки, и, если проволоки звенят, быстро вклеит в просвет рамки лимонно-желтый лист искусственной вощины с оттиском основания ячеек.

Покончив с рамками, дед Никита успел еще осмотреть пустые ульи, подготовить к работе роевни, дымарь; сходил в лес и принес большой трухлявый пень и, разломав его по мелочам, разложил на солнце сушить. Гнилушки нужны старику для дымаря, и чем мягче они — тем лучше. От твердых, плохо прогнивших пней сильно разогревается дымарь и жжет руки.

За изгородью, вдоль стены леса, показалось десятка два косцов.

— Пчелиным царям и богам почет и уваженье! — крикнул какой-то шутник.

— Милости просим к завтраку! — приветливо отозвался дед Никита, узнав односельчан.

— Опаздываем и без того, — признался кто-то из пожилых косцов, — по росе надо поработать, а то тяжело будет. К вам в другой раз заглянем.

После завтрака дед Афанасий отправился на озеро мыть посуду, а пчеловод, вынув свою записную книжечку, пошел по рядам ульев выяснять, сколько примерно сегодня будет роев.

Солнце уже припекало, и изо всех ульев дружно вылетали пчелы. День обещал быть жарким.

— Не менее десятка сегодня выйдет, — сказал дед Никита вернувшемуся с озера сторожу. — Через полчасика пойдут.

— Долго еще пробесятся? — спросил дед Афанасий.

— Да недельки полторы еще промучают. Вот липа зацветет, начнется хороший взяток, враз все роение кончится, не до этого им будет. А сейчас делать-то особенно нечего, жара, все цветы сникли, мало дают нектара. А липа, она даст. Это дерево жары не боится.

Тут над одним ульем вдруг бурно зашумели пчелы.

— Началось! — вздохнул дед Никита, торопливо выбивая трубку. — Ну, Афанасий, за работу.

Дед Афанасий, приметив, на какое дерево прививаются пчелы, потащил туда лестницу. Никита торопливо разжигал дымарь.

Пчелы привились в пазухе толстого сучка и, притихнув, слились с темно-серой корой дерева.

Дед Никита приспособил роевню рядом с клубом пчел и, осторожно черпая их» берестяным черпаком, быстро переложил в роевню весь рой. Оставшихся пчел, тех, которые расползлись по стволу дерева, старик поднял дымом в воздух, и они уже сами пошли в роевню.

Не успел еще дед Никита спуститься с дерева, как сторож Афанасий крикнул с другого конца пасеки:

— Еще один выходит! Скорее!

До обеда дед Никита собрал шесть роев и так утомился, что еле передвигал ноги. Но отдыхать было некогда. Старик знал, что роя три-четыре сегодня еще будет.

— Роится, роится! — вдруг крикнул дед Афанасий Никита вытер подолом рубашки вспотевший лоб, пошел посмотреть.

— Сильный, видать, рой. Смотри, сколько пчелы выходит! — определил дед Афанасий.

— За ним на дерево не полезу, — спокойно сказал дед Никита. — Сам в новый улей зайдет…

Сторож знал «колдовские» способности деда Никиты, но тут не поверил ему. А дед Никита спокойно наклонился к прилетной доске и стал ждать. Когда из улья вышло уже больше половины роевых пчел, на прилетной доске показалась матка. Вышла она важно и подниматься в воздух не торопилась. Дед Никита ловко накрыл ее колпачком из металлической сетки и посадил в маленькую, сделанную из такой же сетки, клеточку.

— Теперь шабаш! — облегченно вздохнул он. — Никуда этот рой у нас не денется.

Матка — сердце роя, и без нее пчелы никуда не полетят, обязательно все вернутся в улей.

Дед Никита стоял около улья, зажав в кулаке маточную клеточку, или, как зовут ее пчеловоды, маточник, и улыбался, как победитель. В эти минуты старик походил на сказочного доброго молодца, зажавшего в кулаке яйцо, в котором хранилась смерть Кащея Бессмертного.