Лилия Сорокина - Третий лишний

— Я хочу поздравить вас с рождением самобытного автора.

Она долго копалась в стопке, отыскивая чью-то тетрадь. Наконец нашла:

— Катя Бубликова…

Я вспыхнула. Меня ни разу не хвалили, поэтому я так волновалась, что плохо помню, о чем она говорила. Кажется, у меня получилось лучше, чем у Юрки. Я просто не могла поверить своим ушам.

Долго она говорила о других сочинениях. Наконец дошла до Леньки.

— Рыбин…

Маруся сделала паузу, вздохнула. Видно, собиралась с силами (положение-то у него было плохое!).

— Собственно, что говорить о твоем сочинении? Эго огромная шпаргалка, кем-то очень хорошо проверенная…

Мне показалось, что она посмотрела на меня. И я снова покраснела.

— Поэтому тебе, Рыбин, два.

Мы прямо ахнули, стали просить:

— Ну, пожалейте, Мария Алексеевна, он больше не будет.

Маруся нас выслушала и сказала:

— Нет, раз уж решили обходиться без уцененной старушки, так надо выполнять.

И мы поняли, что никакие мольбы не помогут. Не знаю, подошел бы ко мне Ленька после уроков, если бы его Маруся пожалела. А тут подошел:

— Когда твой «Глагол» заседает?

— Сегодня в шесть.

— Я приду. Может быть, не все потеряно…

— Вполне может быть…

Дни в школе шли ни шатко ни валко. Но вскоре у нас произошло одно неприятное событие (мы ж не можем без событий!), и если бы я знала, где купить чувство меры, я бы купила и отдала его Лариске, потому что она заварила всю эту кашу.

Недели через две после каникул Клара провела комсомольское собрание на тему «Смерть шпаргалкам!» Конечно, оно так не называлось, но смысл был такой, мы так поняли.

— Наша задача на эту четверть, — сказала Клара, — не уступить первенство восьмому «а» и побить его так же по всем показателям. Но нам придется неизмеримо труднее (она так и сказала — неизмеримо) — у нас не должно быть показухи.

И дальше она стала распространяться о том, что в нашем классе очень развито списывание; можно сказать, процветает. Искоренить эту привычку — дело чести всех комсомольцев.

В общем-то она была права, даже очень. И говорила она убедительно, страдая. Было видно, что она, комсорг, здорово переживает. И возразить-то было нечего — все понимали справедливость ее слов. На этом бы все и кончилось, не скажи Клара следующее:

— Мне неприятно, но я вынуждена назвать фамилии ребят, которые особенно увлекаются списыванием. Мы должны правду говорить, не так ли?

Мы потупились. И она перечислила многих, в том числе меня и Лариску, Бедную Лизу и Раца, Непомнящего и Леньку.

— И это все? — спросила Лариска.

— Все, — сказала Клара и победоносно на нее посмотрела.

— Тогда уж говори правду до конца — называй себя, — сказал Ленька.

Клара слегка смутилась, но взяла себя в руки, улыбнулась:

— Леня, не надо горячиться.

— Нет, надо! — сказала Лариска, и класс зашумел.

Звонок прекратил эти разговоры, надо было уходить, потому что в нашем классе занималась вторая смена.

Лариска подошла к Кларе и сказала:

— Пойдем в химкабинет — поговорим.

Это прозвучало как «Гражданка, пройдёмте!», и Клара нервно передернула плечами:

— У меня нет сегодня времени.

Но в химкабинет все-таки пошла, потому что мы нечаянно взяли ее под стражу. Мы — это девчонки. Мальчишки решили, наверное, в это дело не ввязываться. На этот раз они поступили мудро, словно знали, что случится что-то из рук вон выходящее.

Как только мы вошли в пустой химкабинет, я почувствовала тоску, которая чуть-чуть щемит сердце недобрым предчувствием. Я не могла понять, отчего это. Пахло химией. Пробирки, пустые и строгие, выстроились в ряд на огромном демонстрационном столе. Вытяжной шкаф зловеще молчит. В чем же дело, почему так неуютно? Мне показалось, будто на меня кто-то пристально смотрит. Точно! Я поймала взгляд корифеев мировой науки. Ломоносов, Менделеев, Глинка — не композитор. Они разместились в простенках между окон. Ну что уставились, корифеи? На доске я увидела сложные, непонятные мне формулы. Взяла тряпку и стала стирать.

В этот момент все и произошло.

Я слышала, как Клара сказала, что она все равно уйдет сейчас, что говорить с нами у нее нет никакой охоты.

— Зато у нас есть охота выяснить с тобой отношения.

Я сказала, все еще стирая доску, не оборачиваясь:

— Брось, Лариска, не связывайся!

Но в этот момент я услышала жуткий звук пощечин. Через мгновенье я увидела, как Лариска колошматила Клару и та, кажется, закричала. Я настолько обалдела, что и не сообразила в первый момент, что должна делать. Наконец я крикнула и бросилась к ним:

— Вы с ума сошли! Перестаньте!

Но мое вмешательство уже не имело смысла. Я опоздала. Клара в слезах выбежала из кабинета. А остальные девчонки все еще усаживались за столы — готовились к разговору. Они тоже не поняли, что случилось. Одна Бедная Лиза, кажется, все видела. Она застряла между столом и стулом — видимо, пыталась броситься к девчонкам.

У Лариски было страшное лицо, и ее трясло.

В кабинет влетела Маруся и, захлопнув за собой дверь, будто выстрелив, подперла ее спиной. Она смотрела на нас так, словно видела в первый раз. И корифеи смотрели. Я опять поймала их взгляд. Вообще со мной происходила какая-то странная вещь: я была участником всего этого и в то же время наблюдала со стороны, то и дело ловила осуждающие взгляды корифеев. Как во сне, честное слово.

Вдруг я увидела ужасное: огромные Марусины глаза наполнились слезами. Слезы еще не пролились. Не хватало маленькой-маленькой капельки…

— Мария Алексеевна! Что с вами?

Маруся молчала. Она все еще смотрела на нас изумленно и изучающе. Сморгнула слезы, и они прыгнули в пушистый свитер и притаились.

— Это я должна у вас спросить, что случилось… На лестнице встретила Клару. Она плакала. Не то слово. Она рыдала.

Лариску все еще трясло, и она зло и вызывающе сказала:

— Ничего особенного не случилось, просто хотели выяснить отношения. Но эта ваша Клара оказалась жидка на расправу.

— Что ты сказала? На расправу? Так вы ее специально заманили сюда, чтобы расправиться?

— Считайте, как хотите!

— Ты в запале, Лариса. Успокойся. Я хочу знать, как все случилось и почему.

Я кое-как ей объяснила. Девчонки, кроме Бедной Лизы, ничего не могли добавить. Вдруг Лариска снова выступила:

— Очень жалею, что мало ей досталось. За такие штучки надо учить как следует.

— За какие штучки? Что ты мелешь? — спросила Маруся.

— Да за то, что хочет быть хорошенькой за счет других!

— Ага! Значит, вы пытались добыть правду с помощью кулаков.

— Никто не пытался. Случайно вышло.

— Откуда в тебе столько жестокости? — спросила Маруся.

Лариска молчала. Но видно было, что Марусины слова ее здорово задели.

Маруся села за стол, закрыла лицо руками. Мы долго молчали. Первой заговорила Маруся.