Лилия Сорокина - Третий лишний

С передних саней спрыгнул маленький крепкий человек в медвежьей шубе, которая делала его еще меньше и круглее. И глазки у него были маленькие, как у медвежонка, только синие-синие, и так шли к его яркому румяному лицу.

— Привет Микиткам! — крикнул он нам.

А потом ни с того ни с сего стал вдруг всех легонько тузить, приговаривая:

— А, замерз, цивилизованный народ! Бить вас некому! В такой мороз! Ай да Микитки! Ай да молодцы! Замерзли? Грейтесь!

Всех нас он повалял в снег, и Марусю тоже. Только Ленька дал ему сдачи, будто шутя, но Николай Емельянович тут же отметил:

— Паря никак охотник?

— Есть маленько, — сказал Ленька.

— Медведей видел?

— Нет.

— Увидишь.

Когда мы отряхнулись от снега, Николай Емельянович первый раз, казалось, внимательно на нас посмотрел.

— Где же ваши наставники? Неужели одни?

— Нет, нет! — заорали мы, — с нами Маруся, Мария Алексеевна. Вот она!

Тут Маруся сделала шаг вперед:

— Вы — Николай Емельянович?! Я про вас все-все знаю.

— Вот это да! Молодец, Маруся! Извините, Мария Алексеевна. Не узнал вас — все вы в валенках одинаковые. Но я обещаю подарить вам торбаса, и тогда вас никто не спутает с ученицей. А тебе, Катюша, выговор за то, что не проинформировала. А теперь поднимите руку, кто ездил на собаках. Что-то не вижу. Ага, никто. Тогда садитесь, только умеючи. — И он объяснил нам, как надо садиться.

Наконец-то собачки тронулись. Что за удовольствие! Ведь на санках-то всегда приятно кататься. А тут еще и особый случай: любишь кататься, а саночки возить не надо!

До поселка было довольно далеко. Мы было совсем закоченели. Показалась первая изба.

— Вот моя деревня, вот мой дом родной! — крикнул Николай Емельянович, притормозил упряжку чуть ли не у самого крыльца.

Мы огляделись. Домик по самые окна занесен снегом.

Из трубы дым валит. Эх, сейчас погреемся! Вокруг — сплошные деревья. Такое впечатление, что мы в лесу.

— Мы не только в лесу, — пояснил хозяин. — Сразу за домом начинается тайга.

— А где же поселок? — спросила Маруся.

— Поселок чуть дальше. Да вы заходите в хату, экскурсию потом проведем.

— Как мы вас стесним! — сказала Маруся извиняющимся голосом.

— Ничего-ничего, мы привыкли: ко мне на охоту частенько приезжают из Александровска — здесь ведь не очень далеко.

Я вручила золотовским детям подарки, передала приветы от родителей. Тем временем жена Николая Емельяновича накрыла на стол, и мы тоже сели обедать — честно говоря, проголодались ужасно. Конечно, коронным блюдом была оленина — и мороженая и жареная. Мороженую величали строганиной.

Насытившись, мы вспомнили о своих запасах — все вывалили на стол. Хозяева ахнули: получилось килограммов пять колбасы, много-много консервов, конфет, сухарей и даже хлеба.

— Можно подумать, вы собрались на зимовку куда-нибудь на Северный полюс, — сказал Николай Емельянович.

— А это Южный, что ли? — сострила я.

— Давайте составим программу действий, — предложил Николай Емельянович, — Что бы вы хотели посмотреть?

— Хотя бы одним глазком — нивха. И эти, как их там… — Лариска сделала думающее лицо.

— Ну эти… — она очертила в воздухе большой треугольник, а на вершине завязала бантик.

— Юрты, что ли? — догадался Николай Емельянович.

— Они самые, да, да, — обрадованно сказала Лариска. — Внутри костер горит, а кругом шкуры, шкуры…

Золотов подхватил ее тон.

— А мы куры, куры! Газеты надо читать! — Золотов рассмеялся, подтолкнул легонько Лариску, подмигнул ей. — Только чур не обижаться, ладно? Дело в том, что все нивхи давным-давно живут в обыкновенных домах — вот в каком мы с вами. Топят печки, дым в трубу валит.

— Фи, — сказала Лариска. — Как неинтересно.

— В гости пойдешь — селектой угостят, — сказал Николай Емельянович, и глаза у него сделались хитрыми-хитрыми.

— А что такое селекта? — спросила Маруся.

— Селекта… Это, братцы мои, вещь. Только есть ее надо умеючи. Кто не умеет — даже и не беритесь.

— Кто умеет ее есть — подымите руки, — сказал Юрка.

— Нет, ты сначала скажи, что это — рыба, мясо, сало?

— Оленьи кишки, сваренные особым способом, — сказал Николай Емельянович.

— Бр-р! — Лариска потрясла головой, будто отряхивала снег.

— Значит, не хотите? — спросил Николай Емельянович. — А жаль — очень вкусно. Тогда я ухожу на работу, до вечера. Кто хочет на лыжах — у нас три пары. Только далеко не забредать.

И он ушел. Но нам почему-то не захотелось вылезать на улицу: мороз крепчал, а в доме тепло, печка пылает вовсю — в нее то и дело подбрасывают дрова, они щелкают, стреляют и так хорошо пахнут. В большой комнате лежат две медвежьи шкуры. Так хочется на них поваляться…

Хозяйка угадала наше желание. Она сказала:

— Да вы прилягте на шкуры — ведь с дороги, устали.

С Лариской мы проспали до утра прямо одетыми. Пока мы спали, Ленька, Маруся и Юрка шастали на лыжах.

— Мы были на берегу хваленого океана! — сказал Юрка.

— Никуда он не уйдет, этот ваш океан, мы еще его увидим, — сказала Лариска.

Но в ту сторону мы так и не выбрались. Зато Николай Емельянович повел нас в поселок к самому главному охотнику.

Хозяева нас уже ждали. Когда Маруся входила в дом, она, конечно, не подозревала, что встретит свою тезку — очень странную, не похожую ни на одну Марусю в мире. Не успели мы поздороваться с Главным Охотником, женой нивха и их многочисленными детьми, как увидели двух медвежат. Одного звали Маша, другого — Саша. Сейчас у них был обед, и они сосали молочко ну точь-в-точь как маленькие дети, из бутылок с сосками. Мы, конечно, заохали, засюсюкали, присели на корточки и стали рассматривать.

— А я думала, что медведи лапу сосут, — сказала я.

— Однако нет, — возразил Главный Охотник, — все это сказки — про лапу; сколько брали медведей прямо из берлоги, лапы всегда сухие.

— Откуда они у вас взялись? — спросила Маруся.

— Должно быть, медведицу подстрелили, — сказал Ленька.

— Охотник правильно объясняет, — подтвердил Николай Емельянович. — Видно, они только-только родились, когда погибла их мамаша, верно, паря?

— Верно, верно, — закивал головой хозяин, — По кулаку были, слепые, как котята. Интересно: медведица огромная, а детей родит совсем-совсем маленьких.

Потом, когда медвежата насытились, мы стали с ними забавляться и такую кучу малу устроили, что нас с трудом утихомирили. Хозяин так смеялся, что его глаза превратились в черточки.

— Так нельзя, однако, зверя замучаете, — сказал он сквозь смех.

А маленькие нивхи стали рассказывать нам о проказах медвежат, как они скатерть со стола сдернули, а там стояли новенькие чайные чашечки. Как на шкаф лазят — видно, воображают, что это дерево в лесу. Им угол отгородили фанерой, так они терпели этот плен ровно день, а потом разнесли несчастную фанеру в щепки.