Лилия Сорокина - Третий лишний

Вот и береза. Высоченная. Ее атласный белый ствол мягко светится в темноте. Ленька делает надрез.

— Леня, не надо!

Но уже поздно — из раны течет сок. Я вижу его.

— Пей! — говорит Ленька.

Не могу.

— Ты же сама хотела… — говорит Ленька.

И я пью. Сок потрясающий… Как сама весна…

Звонки, звонки, звонки! Они идут непрерывным сигналом. И фантазии мои улетучиваются. Кто так ненормально звонит? Бегу открывать. На освещенной площадке — Лариска и Юрка. Нарядные, веселые.

— Сонная тетеря, — дразнит меня Лариска.

— Бедная одинокая затворница, — говорит Юрка.

Я приглашаю их в комнату. Темно.

— Зажечь свет?

— Не надо.

— Ну, как веселье? — спрашиваю я.

121

— Мы пришли за тобой.

Сегодня Первое мая, и весь класс собрался у Юрки. Мои тоже ушли праздновать.

— Нет, я не пойду.

— Нет, пойдешь! — говорит Лариска. — И шепчет мне на ухо: — К Леньке!

— К Леньке? Какой смысл?

— Атакой — мы договорились!

Ленька… Он всегда умел преподносить сюрпризы. Но тут уж он перестарался. То, что он сделал, было очень-очень некстати, даже я бы сказала, трагично. Ленька заболел желтухой. Случилось это за два дня до мая. Ленька в больнице, а я вот не пошла к Юрке. Может, это уж слишком демонстративно, но мы так с Ленькой ждали этот праздник! А потом — ему ведь плохо…

Я ни за что не соглашалась идти в больницу. Во-первых, поздно. Во-вторых, Леньке не до нас.

— До нас, до нас, — уверяет Лариска. — Мы же договорились!

Я закатываю Лариске сцену ревности.

— Какая дрянь! Она уже договорилась! Юрка, как ты терпишь?

— С трудом, с трудом!

Кончилось тем, что я вытащила из вазы роскошную сирень, которую отцу привезли знакомые летчики из Хабаровска. И мы пошли к Леньке.

Он лежит в областной больнице — рядом с нашим поселком. У него мать там работает, вот его туда и взяли.

Ленька нас ждал. Единственное окно на втором этаже открыто, и в нем маячит Ленька. Я кричу:

— Ты с ума сошел — закрой окно! Простудишься!

— Мне уже ничего не грозит. Я желтый! — отвечает Ленька.

— Желтый-желтый?

— Как тот бегемот.

— Тогда лови, бегемот! — я размахнулась и бросила сирень.

Конечно, не добросила. Юрка побежал поднимать сирень, а Ленька сказал:

— Эх вы, бледнолицые!

Лариска сказала:

— Привет тебе от Маруси и всей веселящейся компании.

— Так вы удрали? — спросил Ленька.

— Мы — да. А вот эта сумасшедшая девушка сидела одиноко в пустой квартире.

— Правда, Катюша? — спросил Ленька.

— Правда, правда, — сказал Юрка и запустил в Леньку сиренью.

— Прямо в яблочко, — сказал Ленька. — Молодец, Дорофеич.

Он громко понюхал сирень, но его тотчас окликнули — кто, мы не видели, в комнате света не было, но наверное медсестра. Ленька сказал:

— Все, братва. Меня запирают. Не хворайте!

И закрыл окно. Мы еще немножко постояли, задрав головы. Но это уже не имело смысла — Леньку, видимо, уложили в постель.

По дороге домой Юрка сказал:

— Сегодня на вечере я сделал Марусе одно заявление: если Ленька не перейдет в девятый класс, я тоже остаюсь на второй год.

Я засмеялась.

— Да, заявление… Что Маруся?

— Маруся меня поняла.

— Неужели тебя это так волнует? — спросила я.

— Еще как! — ответила за него Лариска. — Ты точно однажды о нем сказала — жуткий тип.

— Жуткий тип, слушай, — сказала я. — Здесь есть одно «но».

И я рассказала о своем недавнем разговоре с Ленькой. Он не собирается идти в девятый, он уходит из школы.

— Куда? — спросил Юрка.

— Сам еще не знает.

— Зато я знаю, — сказал Юрка.

Получилось задиристо и хвастливо, прямо по-заячьи. И мы с Лариской немножко поиздевались над Юркой.

— Когда я задет за живое и рассержен, — возразил высокопарно Юрка, — я невозможное сделаю возможным.

— Закройся, — сказала я, — противно слушать.

— Ах так! — сказал Юрка. — Ну, хорошо. Спектакль начнется завтра ровно в восемнадцать ноль-ноль. Место действия — под одном палаты, где желтолицый. Зрители могут расположиться рядом. Итак, восемнадцать ноль-ноль. Прошу не опаздывать!

Лариска пришла в настоящий восторг от такой речи, а я чуть не заплакала. Ну, зачем он паясничает, думала я. Неужели он не понимает, как это противно…

Мы подошли к Юркиному дому. Все окна были освещены, одно окно открыто. Слышались музыка, гомон, смех. Наши еще не разошлись. Лариска с Юркой стали тянуть меня в дом. Но я уперлась. С какой стати? Не хочу.

— Хватит уже демонстрировать верность, — сказала Лариска.

— Ну и дура ты! — сказала я.

Уж слишком зло это получилось. Пусть! У меня было такое состояние, что я могла бы и подраться. Лариска, наверное, обиделась и собиралась затеять со мной объяснение, но я опередила ее.

— Адью! — сказала я и ушла домой.

Второго мая мы не учились. Я просидела весь день дома. К Леньке не пошла, сама не знаю почему. Никто ко мне не пришел, никого не видела.

В школе Лариска сделал вид, что ничего не случилось, и первая со мной заговорила. Юрка тоже был общительный и веселый. Когда кончились уроки, Лариска подошла ко мне и ласково напомнила:

— Катюша, ты не забыла про 18.00? Ведь Юрка не трепался — не такой он человек. Первое представление состоялось вчера.

Лариска вся светилась. Мне стало неловко за нашу ссору, и я сказала:

— Давай так: кто старое помянет…

— Ладно-ладно, — сказала Лариска. — Чего там! Я же тебя люблю.

— Не меня…

— И тебя тоже!

В 18.00 мы были на месте. Мы почему-то спрятались за деревьями («Так надо», — сказала Лариска) и стали наблюдать. Вот раскрылось окно Ленькиной палаты. А вот и он, желтолицый и желтоглазый — так непохожий на себя. Поздоровался с Юркой, полистал что-то на подоконнике и сказал:

— Поехали!

Юрка, задрав голову, стал объяснять ему сегодняшний урок алгебры. Он говорил скупо, точно и убедительно. Ленька кивал, подмигивал желтым глазом (опять одним глазом!). Юрке приходилось довольно громко говорить — все-таки на второй этаж, поэтому к концу урока появились первые заинтересованные. Окна в некоторых палатах открылись, и те, у кого, должно быть, плохо было с алгеброй, тоже внимательно слушали.

Урок был закончен по всем правилам: «учитель» закрепил материал. Ленька хотел было выбросить ему тетрадь, для проверки, но медсестра подкараулила. Она сказала строго:

— Больной! Вы же инфекционный! Вам противопоказано всякое общение с окружающими!

Тут Лариска вытащила из портфеля медный колокол (где только она и взяла?!) и зазвонила. Это означало, что урок окончен, и мы вышли из засады.

Ленька так обрадовался, что чуть не вывалился из окна.

— Лови! — сказали мы и бросили ему в окно целлофановый пакет, набитый всякими вкусными вещами. По этому поводу снова выступила медсестра: