Юлия Кузнецова - Подружки

Пусть сорока его там измочалит. Всё равно не простит меня Лялька. Кто ж подлость прощает?

Вздохнула я и приготовилась слезать. Вниз смотрю и вдруг понимаю: высоко! Спрыгнуть боязно — ногу можно подвернуть.

Дождик стал накрапывать. А на помощь даже позвать некого!

И слышу вдруг:

— Настя! Настя! Не прыгай, я тебе помогу!

Оборачиваюсь — Лялька бежит. От неожиданности я на суку не удержалась и полетела вниз.

Шмяк! Лялька только успела руки подставить. Но, конечно, мы вместе грохнулись на землю.

— А я сразу вернулась, Насть, понимаешь, сразу! Колька сказал, ты вдоль речки пошла. Ну и я за тобой! Прости меня, ладно? Я не обиделась, просто… ну, в общем… Слушай, шарики Колька выкинул, прикинь? Вот глупый! И чего он нам их не вернул? Они же хорошие были, и тот, что я в дупле нашла, и тот, который… Ну чего ты плачешь, а?

— Я не плачу, — говорю, — это дождь. Он наши шарики нашёл и плачет от радости.

Лялька вздохнула и крепко меня обняла. А записку я решила сороке оставить. Мы же у неё шарик отобрали. Пусть взамен другая вещь останется. Не менее ценная.

Ирина Михайловна влетела в класс: волосы растрёпаны, пиджак расстёгнут, очки набекрень, юбка мятая. В общем, как всегда.

Стала искать журнал, нашла, принялась нас пересчитывать, сбилась два раза, а потом как завопит:

— Боже мой! А олимпиада?!

Как будто мы сами должны были без неё олимпиаду устроить, на все вопросы ответить, а затем ещё листочки на видное место положить. Чтобы она не потеряла их, как обычно бывает с нашими контрольными и тестами. Удивительно, как настолько рассеянный человек может такой предмет, как история, вести, где нужно все даты и фамилии помнить. Правда, факты и даты Ирина Михайловна помнила прекрасно. Так же, как и фамилии, особенно тех, кто может поехать на олимпиаду по истории, чтобы защитить честь школы.

— Итак, — сказала она, обводя класс взглядом, — на олимпиаду поедут…

Я зевнула. И ежу понятно, кто поедет. Я да Рябов. Два отличника. Чего тут думать! Я потихоньку развернула под столом конфету и сунула в рот, чтобы так спать не хотелось.

— Итак! Поедут Минаева… Рябов… и Тохтамышева.

Я закашлялась, подавившись конфетой.

— Что? — проговорила я с трудом. — Кто? Зачем?

У Тохтамышевой, самой главной двоечницы в мире, вид был не менее потрясённый.

— Чего это? — спросила она. — Куда это я поеду?

— А главное — с какой стати? — возмутился Рябов.

— Ребята, ну я же вам говорила, — историчка умоляюще сложила руки на груди, — я же объясняла… Директору всё время приходят жалобы, что в олимпиадах участвуют одни и те же люди! Нам нужно разбавлять постоянных участников… другими учениками!

— Но почему нас надо разбавлять Тохтамышевой?! — воскликнула я, наконец откашлявшись. — Что у нас, других людей нет? Мы же никогда не выиграем олимпиаду с…

Я не осмелилась продолжить. Не хотелось сердить Тохтамышеву, крепкую, здоровую, выше меня на целую голову.

— Да потому что у неё фамилия на «Т»! — чуть не заплакала историчка. — Директор так распорядился! Чтобы у всех был шанс. В этой олимпиаде, кроме отличников, участвуют все, у кого фамилия начинается на букву «Т».

— Тогда я не участвую, — сказал Рябов. — Это не олимпиада, а цирк с конями.

— Я те покажу цирк, — пообещала Тохтамышева, в которой и впрямь было что-то лошадиное. — Выйди только на перемену — всё покажу! Особенно клоуна одного.

Рябов поёжился.

— Слушайте, — нервно сказала Ирина Михайловна, — вы только не ссорьтесь! Отныне вы — одна команда.

— Ни за что! — хором сказали мы не только с Рябовым, но и с громогласной Тохтамышевой.

— Поэтому вы отвечаете друг за друга, — продолжала историчка, — и готовитесь вместе! Тохтамышеву будете по очереди готовить.

— Ну нет, — буркнул Рябов, — я после уроков не могу: я на процедуры езжу. К окулисту. На электростимуляцию и коррекцию Зрения. Процедуры оплачены, пропускать нельзя!

— Я те и так могу коррекцию сделать, — мрачно сказала Тохтамышева, — забесплатно.

— Бесплатно, — поправила её я.

— Чё? — переспросила Тохтамышева.

— Бесплатно, — громко повторила я, — а не «забесплатно»!

— Вот у вас уже и обучение потихоньку началось, — обрадовалась Ирина Михайловна. — Давайте, девочки! Я на вас надеюсь. А ты, Тохтамышева, имей в виду: не будешь готовиться — родителей в школу!

— Короче, это… — сказала мне после урока Тохтамышева, — я сегодня занята. Флаеры у метра раздаю.

— У метро, — поправила я.

— Чё?

— Прости, Тохтамышева, — сказала я, — но ты дура.

Сама не знаю, чего я добивалась. Скорее всего, чтобы она меня треснула. Дала бы в глаз, и мне было бы освобождение от олимпиады. Или хотя бы прописали процедуры для коррекции зрения. Лучше ездить в поликлинику, чем готовить к олимпиаде эту балду.

Но эффект был прямо противоположный.

— Ладно, — мрачно сказала Тохтамышева, — зайду часов в семь.

— С) боже! — вздохнула я и поплелась домой.

Что у нас была за подготовка! Как вспомню, так сразу зажмуриться хочется.

— Тохтамышева! Как называлась письменность древних египтян?

— Буквы!

— Да погоди! Какие буквы?! Тут три варианта ответа: иероглифы, клинопись, узелковое письмо.

— Хм, — задумалась Тохтамышева.

Мне казалось, я слышу, как скрипят её извилины.

— Иероглифы — это у китайцев, — бормотала Тохтамышева, — клинопись… Это которая в Клину, что ли? У меня тётка из Клина. Там колбаса хорошая. Клинская. С бородинским хлебушком и горчичкой — объеденье! Ладно, короче, козелковое письмо!

— Тохтамышева, — давясь от смеха, произнесла я, — во-первых, не козелковое, а узелковое! А во-вторых, иероглифами они в Древнем Египте писали! Понимаешь?

— Как это? — искренне удивилась Тохтамышева. — У них там китайцы, что ли, жили?

И так каждый день.

— Тохтамышева! Ну ты подумай!

Простой вопрос! Как раз для тебя! Как назывался правитель Индии: король, царь, раджа, император?

— Ещё раз повтори, — попросила она.

— Ну ты чего? Ты знаешь, Тохтамышева. Точно, знаешь! Ну подумай! Вспомни мультик про золотую антилопу.

— Факир! — радуется Тохтамышева. — Там факир был! Есть такой вариант ответа?

Я, конечно, смеялась, иногда до колик в животе, но каждый раз после приступа смеха мною овладевал ужас. А что будет на олимпиаде? Что напишет там этот факир своим козелковым письмом?!

Да ещё и подружки звонили. И ей, и мне. Мои меня звали в кружки, в библиотеку, в музей. Её — с мальчишками потусоваться в подъезде, на дискотеку, в кино. И всем мы отвечали уныло, что готовимся к олимпиаде. Наконец звонки прекратились и мы остались вдвоём.