Юлия Кузнецова - Подружки

Это было ужасно — один на один с непроходимо тупой Тохтамышевой. Ясно было: сколько усилий ни приложи, толку никакого. Хитренький Рябов, избежал этого мучения! Я бы уже на любое лечение согласилась, даже на витаминные уколы, лишь бы покончить с тягучей, как замазка, подготовкой.

Однажды сидели мы с Тохтамышевой и листали учебник. Я лениво спросила:

— Какой, по-твоему, первый металл, который использовал древний человек: олово, медь, бронза?

— Погоди, погоди, — вдруг заволновалась Тохтамышева. — Я же читала! Вчера! Про это!

— Да? — я удивилась.

У меня в последнее время сомнения появились в том, что она вообще умеет читать.

— Ну да, это же на сто четырнадцатой странице написано. Я ещё номер страницы в кружочек обвела! Посмотри!

Я заглянула в учебник. И правда номер страницы обведён.

— И что? — говорю. — Какой металл-то?

— Ну не помню, — чуть не плачет Тохтамышева, — но точно читала вчера!

— Ладно, — сжалилась я и подсказала: — Медь.

— Да! — радостно завопила Тохтамышева, словно ей сделал предложение прекрасный принц. — Точняк! Ме-едь!

— Молодец, — кивнула я, — только мало помнить номер страницы, чтобы на олимпиаде правильно на вопросы отвечать.

— Я повнимательнее сегодня прочту, — пообещала пристыженная Тохтамышева.

Я растрогалась и на следующий день специально задала ей вопрос полегче. Из «Тестов по истории Древнего мира».

— Что, — говорю, — делали спартанские мальчики: учились бороться, терпеть голод и дискомфорт, с семилетнего возраста жили отдельно от родителей в отрядах сверстников?

— Странный вопрос, — растерялась Тохтамышева, — они всё это и делали.

— Как так? — удивилась я. — Не может быть. Выбрать надо что-то одно!

— Но что? Они и терпеть учились, и жили отдельно. Не веришь? Ну вот, позырь, то есть, это… посмотри в учебнике!

Посмотрела я. И правда. Всё они делали, эти мальчики спартанские. Я тогда в ответы к «Тестам» глянула. Оказалось, верный третий вариант. Интересное кино! А как же голод? И борьба у них точно была!

Мне прямо обидно стало за спартанских мальчиков. Вот и про нас потомки знать не будут, что мы мучились, к олимпиадам готовились.

— Давай посмотрим в этой, как её… — сказала Тохтамышева.

— В «Википедии», — сообразила я.

За последние несколько недель я научилась понимать её папуасский язык. Вышли мы в Инет, нашли статью в «Вики». И читаем:

«При рождении мальчика брали и относили на край пропасти, где долго и внимательно рассматривали. Если мальчик был больной или слабый, то его сбрасывали в пропасть. А тех, которых оставляли в живых, подвергали разным испытаниям с младенчества. Колыбельки, в которых дети спали, были очень грубыми и жёсткими. В семь лет мальчиков отправляли в специальные военные лагеря. Там они учились выживать. Те, кто не справлялся, — погибали. Спали они на соломенных подстилках, а одежду носить им разрешалось только с 12 лет. Некоторые мальчики клали в свои подстилки крапиву, чтобы она, обжигая их, согревала. Мальчики усиленно занимались физическими упражнениями, упражнялись во владении мечом, в метании копья. Пропитание они должны были искать себе сами: воровать, грабить, а если приходилось, то и убивать».

Ну я-то об этом и так знала. Но что случилось с Тохтамышевой — не передать!

— Как, — бормочет, — на подстилках? И без одежды? И на крапиве? И воровать? И убивать?!

Как вскочит! Как забегает! Ну как будто тут перед ней спартанские мальчики на крапиве развалились и храпят в ожидании, когда их убивать позовут!

— Давай я лучше про эту Спарту в учебнике почитаю, — решила Тохтамышева. — Может, всё-таки враньё это — насчёт крапивы? В Интернете ж вранья — как грязи!

Засела она за учебник. Читает, губами шевелит. А я смотрю на неё и поверить не могу. И думаю: «Да, Тохтамышева. Хорошо, что с нами должна на олимпиаду буква „Т“ идти, а не „Щ“, например. А то отправили бы Щукина, а его никакой крапивой не заставишь учебник читать!»

Вдруг — телефонный звонок! Ирина Михайловна.

— Девочки, — говорит, запыхавшись, будто стометровку до телефонного аппарата бежала, — всё! К олимпиаде можно не готовиться. Там один человек всего нужен от нашей школы. Поедет Рябов.

— Как, — говорю, — Рябов?

— Ну а кто? — удивилась историчка. — Не Тохтамышева же. Всё, Минаева, отбой! А то забуду Рябову позвонить.

И трубку повесила. А я всё стою, как дурочка. Гудки слушаю. И на Тохтамышеву смотрю. Вспомнила вдруг, что вообще-то её Таней зовут. Хотя к чему мне это? Всё равно на олимпиаду не едем.

— Чего с Рябовым? — спросила Тохтамышева, не отрываясь от учебника. — Сгинул в своей поликлинике?

— Нет, — говорю, — на олимпиаду едет. А мы нет.

Тохтамышева посмотрела на меня. А место, где читала, пальцем зажала. Потом палец убрала медленно и говорит:

— То есть можно не готовиться?

— Можно.

— И учебник не читать?

— Ага.

— А…

Она глянула на часы. Потом на меня.

— А что делать? — спросила она.

И смотрит, как баран на эти… как их… Не помню, в общем. И я на неё так же смотрю.

— Знаешь, Тань, — говорю, — если тебе делать нечего, можем… в библиотеку, что ли, сходить? Ты как?

— Зачем? — поморщилась она.

— Ну возьмём, например, книжку про спартанцев. Может, ещё что про них узнаем.

— Да? — оживилась Тохтамышева. — Ну ладно. Давай. А вечером можем на дискотеку зарулить. У меня два флаера осталось!

Она порылась в карманах.

— О нет, целых три!

— А третий Рябову занесём, — предложила я. — Скажем, что это билет на цирк с конями.

И громогласная Таня захохотала так, что уронила на пол учебник. А потом встала, меня по спине хлопнула и сказала:

— А ты, ишь! Нормальная оказалась чуви… в смысле девчонка!

Математичка задерживалась, и мальчишки придумали довольно обидную игру. Они начали обсуждать, кто из девчонок на какую собаку похож. Это ж надо было такое придумать!

Сидят, хохочут:

— Носова — на болонку! Ха-ха-ха!

— Смехова — на добермана! Ага, один в один!

— Какой же она доберман? Ротвейлер!

— А Плоткина — вылитый бульдог! Не, бультерьер!

— Стаффорда бери, он позлее!

Мы и вопили, и ручками в них кидали, и притворялись, что не реагируем на их шуточки! А они всё равно над нами смеялись. Было очень обидно.

В отместку мы вот что сделали. Написали мальчишкам записки: «Приходите после шестого урока за школу целоваться». И подписали: «Незнакомки из седьмого „А“». Они и пошли! А в это время за школой девчонки из седьмого «Г» писали на стене краской из баллончика гадости про директора. Наши к ним подходят важно и кидают: «Ну мы пришли, давайте целоваться!» Что тут началось! У Сашки Гусева до сих пор вся куртка в краске, у Женьки Собакина — кепка, а у Кольки Быстрова — затылок! Даже волосы выстригать пришлось.