Анатолий Алексин - Действующие лица и исполнители. Повести

- Режиссер-наставник, - пробормотала Зина. - За год ни одной постановки!

Иван Максимович заволновался:

- Ты сказала, что в разговоре с главным режиссером у Кости будет одна позиция, а у тебя - другая. Это она и есть?…

Зина вскочила и заметалась по кабинету. От стены до стены она делала вдвое больше шагов, чем Николай Николаевич. Но преодолевала это расстояние вдвое быстрее.

- Я дружу с семьей Патова. С его женой, дочерью… Они прекрасные люди. Хотя разные… - В оценке людей Зина любила точность. - Ксения Павловна - это домашний ангел. Домашний только потому, что сидит дома: ее доброты могло бы хватить на весь наш ТЮЗ. Лера говорит все, что думает!

- У нас в театре такой характер уже есть, - вставил Иван Максимович.

- Нет, мы с ней непохожи. Она острее!

- Бедный Николай Николаевич… - громогласно вздохнул Костя. Его заступничество всегда казалось очень убедительным и весомым, потому что диссонировало с его внешностью и голосом. «Уж если такой жалеет, такой заступается!…» - думал тот, кто видел Костю впервые.

- Ну и что?! - крикнула Зина и уставилась немигающими глазами куда-то в пространство. Казалось, она мысленно изумлялась самой себе. - Они обе - прекрасные люди. И что же? Я из-за этого должна промолчать?

- Скажи конкретно, объясни… О чем ты не можешь молчать? - умоляющим голосом произнес Иван Максимович.

- Врач должен лечить людей, каменщик - строить дом, а режиссер - ставить спектакли. Разве это надо доказывать?

- Сядь, пожалуйста… Это все понимают. В этом все абсолютно убеждены!

- Но убеждения и взгляды не всегда совпадают с поступками. Вот вы, Иван Максимович, как директор, и Костя, как секретарь комитета, убеждены, что Патов должен был за год проявить себя… как режиссер. Но это ваше убеждение остается при вас. А при мне не останется. Я его выскажу на комитете!

- Сядь, пожалуйста, - повторил свою просьбу Иван Максимович, - и послушай меня… Верная мысль не существует абстрактно, сама по себе. Она тоже существует во времени и пространстве. Вот хирург, например, решает сделать операцию на сердце. Но практически приступает к ней только тогда, когда подготовит себя и больного. Родственники не могут торопить его: «Поскорее! Мы очень волнуемся!»

- Родственники могут и подождать. Если они уверены, что этот хирург умеет оперировать сердце. А если не уверены, они обратятся к другому хирургу.

- Ты не вполне объективна, - вступил в разговор Костя. - Николай Николаевич никогда не был режиссером детского театра. Он хочет понять его специфику. Он вживается в коллектив.

- Вот именно! - обрадовался Иван Максимович. - Он вживается. И довольно успешно. Происходит процесс… простите меня за громкое слово, взаимообогащения. Он дарит театру свои теоретические знания, а театр дарит ему свой практический опыт работы с детьми.

- Только нужен ли ему этот подарок? - сказала Зина.

- Ну, так нельзя! - Костя с мрачным видом покачал головой. - Где у тебя… основания?

- А вы заметили, какое слово он чаще всего произносит в качестве… ну, ругательства, что ли?

Иван Максимович и Костя стали вспоминать, но не вспомнили.

- Он ругается словом «детство»! Вы разве не слышали? Когда он особенно возмущен, то восклицает: «Это какое-то детство!»

Зина произнесла эту фразу так, что директор и секретарь комитета сразу вспомнили ее. И даже вздрогнули: им показалось, что они услышали голос Патова.

- Слово «детство» звучит как нечто глубоко отрицательное в устах… режиссера детского театра! - Зина изумленно пожала плечами. И наконец села.

А Иван Максимович, наоборот, встал, протиснулся между столом и креслом и своей тяжеловатой, неуклюжей походкой подошел к Зине…

Много лет назад, когда он начинал работать в театре, его предупреждали, что актеры - сложные люди. «Преувеличивают!» - думал он, потому что как зритель получал от театра одно только удовольствие. Но потом оказалось, что предупреждавшие его друзья не преувеличивали. Пожалуй, даже преуменьшали. Сложнее всего было с теми актерами, которых Иван Максимович особенно ценил. «В жизни всегда трудней с теми, кого любишь!» - сделав это открытие, директор нашел для своих неприятностей теоретическое обоснование. Оно помогало ему обретать терпение и аргументы.

- Я знаю, что Николай Николаевич очень любит своих детей, - сказал Иван Максимович. - У него в кабинете под стеклом вся их биография в фотографиях. Ты видала?

- Я видел, - ответил Костя.

- Значит, он вовсе не равнодушен к детям! Вот у меня под стеклом нет фотографий… моего Алеши…

- И о чем это говорит? - спросила Зина.

- Может быть, ни о чем. Но все-таки… Я хочу, чтобы ты была справедлива. За этот год мы поставили три спектакля.

- Возобновили старые работы Петра Васильевича. Сделали это сами актеры. А помогал ассистент режиссера.

- Но Николай Николаевич каждый раз объяснял ему творческую задачу. Делал поправки, замечания.

- И не принял ни одной новой пьесы! Учтите, что Тонечка Гориловская переписывается со всеми драматургами нашей страны. Николай Николаевич прочитал то, что она ему предложила, и в каждой пьесе нашел непоправимые просчеты и недостатки. Теперь многие из Тонечкиных пьес с успехом идут в других театрах.

- Ну что же, он ищет… Пойми: он должен сказать свое слово, а не просто продолжить то, что прекрасно говорил зрителям Петр Васильевич. Фактически он должен вступить с Петром Васильевичем в соревнование. А это нелегко! Прости меня за громкие фразы, но я должен доказать тебе. Ты простишь меня, а?

- Прощу.

- Так вот… Он стремился создать в театре атмосферу, которая необходима именно ему, для его творчества. Теперь эта атмосфера, по-моему, создана.

- Дело - за творчеством! - отрезала Зина.

- Может быть, и вы, Иван Максимович, придете на комитет? - предложил Костя.

- Не надо… Пусть от имени стариков будет один Николай Николаевич. Я думаю, что ваш замысел очень устроит его: Шекспир, классика!… Коллектив надеется на него. Ждет. И ты, Зиночка, не убивай, пожалуйста, эту надежду… на завтрашнем комитете.

- Посмотрим, - сказала Зина.

Выйдя в фойе, она с сожалением взглянула на Костю:

- Я вижу, ты только в сказках бываешь зубастым.

- Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему свои зубы, - мрачно сформулировал Костя.

На комитете Зина не выступала. Да и вообще, кроме Николая Николаевича, там, по сути дела, не выступал никто.

Только вначале Костя рассказал про анкету, продемонстрировал последний номер областной комсомольской газеты с заголовком на полполосы: «Зритель проголосовал за любовь». И познакомил главного режиссера с замыслом комсомольцев.

Николай Николаевич поддержал его сразу, не задумавшись ни на минуту. Он поправил свои манжеты, поднялся и протянул руки навстречу членам комитета, словно хотел заключить их в объятия.