Николай Чуковский - Морской охотник. Домик на реке

- Тебя навещал кто-нибудь из деревни?

- Навещал? Нет, никто не навещал. Они думают, что я давно уже в городе. Я им сказала, что только переночую на острове и пойду в город.

- Кто ж тебя кормил?

- Никто.

- Ты сама себе готовила?

- Нет.

- Степа, она много дней ничего не ела! - воскликнул Коля.

Степочка побежал к печке и крикнул:

- Картошка готова!

- Мне совсем не хотелось есть и сейчас не хочется, - сказала девочка. - Я лежала и ничего не помню, словно спала, мне только было то очень холодно, то очень жарко. Когда я открывала глаза, я видела свое окошко и ту длинную висящую ветку березы. Вон она качается, там, за окошком. Я столько раз смотрела на эту ветку - и когда была совсем маленькая и когда уже ходила в школу… Очнусь, открою глаза, увижу окошко и ветку - и радуюсь. Ночью сквозь листья видны звезды, и кажется, будто они растут на ветке, как яблоки. Потом опять все пропадет. Открою глаза, увижу: уже день, и ветка вся тонет в солнечном свете, дрожит и сияет каждым листочком. И вспоминаю, что я опять на родной стороне… Сколько прошла я дорог, и полей, и мостов!.. И вот снова я дома, и все кончилось, и я пойду в город, и там нет больше немцев, а только свои… Я смотрела на ветку и пела…

Коля не совсем ясно понимал то, что она говорила, и стал опасаться, уж не бредит ли она. Быть может, действительно, разум ее затуманился, потому что слова ее стали сбивчивы и говорила она так, словно разговаривала сама с собой. Степочка выплеснул из котелка кипяток, принес котелок в чулан, поставил на пол и стал вынимать горячие, сразу обсохшие картофелины. Они обжигали ему пальцы, и он дул на них и подбрасывал их на ладонях, обчищая. Он забыл о том, что сам очень голоден, и прежде всего хотел накормить девочку.

Он пальцами тыкал ей картошку прямо в губы. Но она как будто не понимала, чего от нее хотят, и, не разжимая губ, отворачивалась.

- Садись, садись! - уговаривал ее Степочка. - Ешь! Ты, может быть, не любишь без соли? Коля, посади ее.

Коля взял ее за узенькие плечи и приподнял, но она сразу опять упала, раскинув по подушке черные волосы. Они оба отступили от сундука, растерянные, смущенные своим неуменьем ей помочь.

Однако глаза ее вдруг стали яснее, и она, видимо, поняла, чего от нее хотят.

- Кушайте сами, - сказала она. - Пожалуйста, кушайте. А я полежу.

Она вытянулась, затихла, веки ее закрылись, и нельзя было разобрать, спит ли она или смотрит из-под длинных ресниц в окошко. Степочка и Коля ели, обжигаясь, горячую картошку, которая казалась им необыкновенно вкусной. Они ели молча, потому что были очень голодны.

- Так ее оставить нельзя, - сказал Коля, когда котелок почти опустел. - Не может она лежать тут совсем одна.

Степочка кивнул. Дожевав и проглотив, он сказал:

- Мы побудем здесь с ней, пока она не поправится. Потом мы возьмем ее с собой и поплывем вместе.

- Куда?

- Как куда? На Черное море.

Но Коле этот план не понравился.

- Как же мы поплывем, если наш челнок пропал? - спросил он.

- Тю! - сказал Степочка. - Здесь на берегу возле каждой деревни сколько угодно лодок.

- Нет! - возразил Коля твердо. - Неужели ты не понимаешь, что ей нужен доктор?

Мысль о докторе не приходила Степочке в голову. Он заколебался.

- Где же ты возьмешь доктора?

- Я привезу его из города, - сказал Коля. - Ты останешься с ней, а я переплыву протоку, пройду в деревню, расскажу обо всем и пришлю сюда кого-нибудь из ее знакомых. А потом я отправлюсь в город и вернусь сюда с доктором. Я все расскажу Виталию Макарычу, и он поможет мне найти доктора, который поедет со мной.

Он был так захвачен этим внезапно пришедшим ему в голову планом, говорил так уверенно, что Степочка - первый раз в жизни - не только не попытался им командовать, но подчинился ему.

Он послушно старался запомнить наставления, которые давал ему Коля перед уходом.

- Я разденусь, намотаю всю одежду на голову и поплыву, - говорил Коля. - А ты свари еще картошки и заставь ее поесть, если она очнется. И воды притащи - пускай всегда будет свежая вода. Это очень важно. И не отходи от нее ни на шаг, слышишь?.. Здесь в чулане темно и тесно, хорошо бы перенести ее в ту комнату…

- Меня не надо переносить в ту комнату, - вдруг сказала девочка. - Там его комната.

Коля вздрогнул и повернулся к ней.

- Его комната? - переспросил он. - Кого?

- Лоцмана.

- Ты жила здесь с лоцманом?

- Да.

- Он здесь? Он может вернуться?

- Нет. Он не вернется.

- А кто он? Твой папа?

- Нет, не папа. У меня нет ни папы, ни мамы. Он мой отчим.

- Отчим!..

И, пораженный внезапной догадкой, Коля воскликнул:

- Я знаю, кто ты! Ты - Настя!

- Настя, - сказала девочка.

- Настя! - крикнул Коля. - Отчего ты не написала письмо Лизе Макаровой?

Настя подняла свои темные глаза и впервые посмотрела на него внимательно.

- Ты знаешь Лизу Макарову?

- Конечно знаю! Ома еще вчера мне о тебе рассказывала! Она тебя ждет - не дождется!..

Настя покачала головой.

- Неправда, - сказала она. - Лиза не ждет меня. Она со мной поссорилась.

- Глупости! - воскликнул Коля. - Неужели ты думаешь, что она так долго может помнить какую-то ссору из-за орехов?

- Так она тебе и про орехи рассказывала? - сказала Настя грустно. - Нет, она не ждет меня. Она помнит нашу ссору, если не забыла про орехи.

Коля хотел убедить ее, что Лиза ее любит, и ждет, и мучается, и считает себя виноватой в этой ссоре, но не успел произнести ни слова, потому что дверь вдруг скрипнула, и кто-то вошел в сени, громко стуча сапогами.

Коля выскочил из чулана, прикрыв за собой дверцу, и остановился возле печки рядом со Степочкой.

Дверь медленно отворилась, и из сеней вынырнул сначала длинный шест с железным крючком на конце, потом появилась седенькая, мокрая, торчащая вперед бородка, и наконец весь Архипов, в огромных болотных сапогах с отворотами, перешагнул через порог. Мокрый от шапки до пяток, он сурово, из-под бровей, взглянул на притихших мальчиков, но заговорил не сразу, так как возился со своим длинным багром, который не помещался в комнате. И, только просунув конец багра в окно, он сказал:

- Ага. Вот вы где!

Степочка засунул руки в карманы и, приподняв маленький носик, смотрел на Архипова независимо, равнодушно, даже надменно. Но Коля, неожиданно для самого себя, так ему обрадовался, что покраснел.

- Вот это хорошо, - сказал Архипов неторопливо. - Вот это правильно. Вот это разумно. Пускай весь город всю ночь не спит, пускай Виталий Макарыч по больницам бегает, пускай милиция на конях скачет, а мы, никому не сказавшись, будем сидеть на острове в пустом доме и у печки греться. Хорошо! Правильно!

Все это он говорил, глядя главным образом на Степочку. Но Степочка смотрел на него спокойно, не мигая. Архипову это, верно, не понравилось, и дальше он говорил, обращаясь только к Коле.