Василий Чичков - Трое спешат на войну. Пепе – маленький кубинец

— Защитника нашли, — как-то миролюбивее сказал майор и сел за стол. — Отчислить я вас должен!

Мы с Вовкой молчали.

— Им осталось учиться один месяц, товарищ майор. — опять заговорил старшина. — Головы у них светлые, Оценки отличные. Минометное дело освоили. Траекторию, буссоль — все знают. Фронту такие ребята нужны.

Майор встал из-за стола, прошелся по кабинету взад-вперед.

— Что же мне с вами делать? — сказал майор.

Он еще несколько раз прошелся по кабинету.

— Ладно, — сказал майор, — учитесь. Никому об этом разговоре ни слова Будто его не было. Идите. А вы, старшина, останьтесь.

Мы четко повернулись кругом и вышли из кабинета. Не вышли, а выбежали. Только на лестнице мы остановились, перевели дыхание и обнялись.

Ребята окружили нас и стали пытать. Ну как, что?

— Старшина — порядочный человек, — сказал Вовка. — Если бы я знал, никогда бы не стал ему ничего доказывать.

И все-таки старшине попало. Вскоре был вывешен приказ, в котором говорилось: «Старшине Ермакову Д. Р. объявляю выговор за несоблюдение инструкции по безопасности во время проведения учебных занятий. Ремонт поврежденной матчасти автомобиля произвести за счет старшины Ермакова Д. Р.

Начальник училища майор А. П. Соколов ».

Мы выучили этот приказ наизусть от строчки до строчки.

Мы украдкой поглядывали на старшину во время урока, стараясь найти у него на лице что-нибудь не такое, как всегда. Но глаза его были точь-в-точь такие, как прежде, усы лихо торчали вверх.

— Знаешь что, Вовка, — шепнул я другу, — у тебя деньги накопились и у меня. Мы должны их отдать на ремонт машины.

Вовка счастливо посмотрел на меня и сказал об этом Ладо Гашвили.

А Гашвили уже ведет агитацию, подходит к каждому. Кто дал пятерку, кто десятку. Мы набрали триста пятьдесят рублей.

Но как их отдать старшине? Самым мудрым было предложение Вовки. (Между прочим, теперь все относились к Вовке с полным уважением.)

— Я думаю, — сказал Вовка, — что деньги надо отнести в бухгалтерию. Гашвили пойдет и скажет бухгалтеру: «Просим принять деньги на ремонт автомобиля».

Бухгалтер принял и «спасибо» сказал.

Старшина пришел на следующий день в класс, как будто ничего не знал о деньгах. Железный человек старшина. Хотя Гашвили утверждает, что глаза у него были добрее, чем всегда.

А на перерыве старшина подошел к Вовке и вынул письмо из кармана.

— Тебе, Берзалин!

Вовка вертел перед глазами письмо и стоял красный как рак.

— Невероятно! — шептал Вовка. — Письмо от Нины.

— Что же здесь невероятного, — сказал я. — Ты ей написал, она ответила.

— Да нет же, Коля! — воскликнул Вовка. — Она еще не получила моего письма. Невероятно! Это же огромной силы интуиция. Я ей писал, а она почти в тот же день писала мне.

Я посмотрел на штамп. Действительно, редкий случай.

— Эго продолжение чуда, которое с нами происходит! — не переставал восклицать Вовка. — Все-таки мир устроен справедливо. Есть законы добра и зла. Если человек чего-то очень хочет — сбывается. Если любит — ему отвечают взаимностью.

— Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет, — поддержал я приятеля.

Вовка продолжал вертеть письмо в руках.

— Да ты читай! — сказал я.

Мы пошли в курительную комнату. Сели в уголке на скамейке.

— «Вова, здравствуй! — прочитал Вовка дрогнувшим голосом. — Может, ты меня уже забыл? — Вовка помолчал и поправил очки. — Наши встречи были такие короткие, и их было так мало.

Когда ты уехал, я вдруг подумала, что не увижу тебя больше. Мне стало казаться, что все это было не по правде. Сон какой-то. Явился ты во сне, ночь кончилась, и ты исчез.

Три недели я работала в госпитале и почти каждый день ходила на вокзал. Я пробивалась к подоконнику, на котором мы сидели. Трогала его рукой. Мы стояли здесь. Ты держал меня за руку и говорил: „Пусть в госпитале знают, что Нина не одинока. У нее есть друзья!“

Мне так хотелось написать тебе сразу, как ты уехал, но я чего-то боялась, А вдруг не сбудутся мои мечты… Я решила сначала устроиться на курсы медсестер и уж тогда послать письмо.

Теперь я в Омске. Мечта моя сбылась. Через несколько месяцев я буду медсестрой. Мне уже дали военное обмундирование и медицинские эмблемы на петлички. Теперь я самостоятельная. Тетке письмо написала и обо всем сообщила.

Вова, ты напиши мне письмо. Может, у тебя, конечно, времени нет, голова военной учебой занята. Но ты напиши хоть пять слов. Я знаю, что противно выпрашивать письма. Но я все время думаю о твоем письме и боюсь не получить его. Если ты мне не пришлешь письмо, значит, и я никогда тебе больше не напишу.

Мой адрес: город Омск, улица Ленина, школа медсестер. Ефремовой Нине.

До свидания».

Вовка кончил читать, и мы помолчали. Он, наверное, потому, что переполнен чувствами, а мне нечего было сказать. Нечего, и все! Ну, получил письмо. Удивительно, конечно, что получил. Хорошо. Ну, и что теперь? Все мы плясать должны?

Может быть, меня немножко зло взяло. Галка никогда мне таких писем не писала.

— Только бы мое письмо не затерялось, — сказал Вовка, — поскорее пришло к Нине. А я ей напишу еще одно, сегодня же.

В этот день все училище: люди, лошади, полковые минометы, ящики с минами — все двинулось в путь.

На дворе апрель. Мокрый, ноздреватый снег тяжело лежит на земле. Воздух напоен весенней влагой. У домов капель позвякивает.

Мы месим кирзовыми сапогами талый снег на дороге, Солнце шпарит в спины. На душе весело.

— А ну, подтянись! — кричит старшина.

Командиры едут на лошадях. А старшина вместе с нами ножками топает. Ему лошади не досталось. Лошади минометы тянут.

Дорога длинная. Шагай и шагай. При всем боевом снаряжении: шинель, вещмешок, винтовка, котелок, противогаз, патроны, и еще наберется всякой мелочи. В общем, ты человек-дом. Где остановился, у тебя все для жизни должно быть. «Ежели солдата бросить в поле, — говорит нам старшина, — все одно он живучая единица. Окопается, патроны разложит, харчи рядом припрячет».

В походе, конечно, все зависит от обуви. Старая солдатская истина. Если ладные сапоги и портянки, шагай как на прогулке. Можешь думать о чем угодно: о любви, о стрельбах, о родной деревне. Если сапоги жмут, никакие мысли в голову не полезут.

Но мы не лыком шиты. Три месяца не зря учились военному делу. Не зря старшина с нас шкуру сдирал.

Гурька Никитин за это время научился не только сапоги подгонять, но и спать на ходу. Идет и спит, а локтями соседей чувствует. Ребята ему завидуют, называют это «Гурькиным талантом».

Однажды ребята подшутили над Гурькой. Шел он вторым с краю. Правофланговым был Гашвили. Заснул Гурька, а правым локтем все на Гашвили нажимает. Ладо посмотрел вперед — старшина далеко, ничего не видит, — взял да и вышел из строя. Гурька спит, ноги его шагают, и тянет его вправо, а опоры нет. Вышел он спящий из строя, шагал некоторое время рядом, а потом бух в кювет.