Мустай Карим - Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)

У нас главное — зрение и слух, у кабанов — слух и нюх. Наш мир — это разнообразие красок, форм, звуков, их мир — разнообразие звуков и запахов. Не вижу — не чую, страшный вид — страшный запах. У кабанов не белая зима, не золотая осень, не зеленое лето, у них какие-то другие сезоны — запаховые.

Мы протираем глаза — они продувают нос.

Мы зыркаем глазами — они шмыгают носом. Нам в темноте постоянно то видится, то кажется: у кабанов такого даже не может быть — нос их работает безошибочно днем и ночью. Обладай мы кабаньим нюхом, мы не рассказали бы о «чудиках» и «привидениях» — нам бы ничего никогда не мерещилось. Мы всегда бы точно знали, кто скрывается в темноте. И, возможно, картины писали бы не красками, а духами. Духописиая живопись. Семь основных цветов — семь цветов радуги. А сколько главных запахов? Какая запаховая «радуга» у свиней? И какая из радуг богаче — наша или свиная?

В отношении богатства все ясно. Дело не в том, много ли ты видишь и чуешь, а что из этого выбираешь. Мы смотрим на все, а видим то, что нам интересно и нужно. И кабан может чуять тысячи разных запахов, «радуга» носа его беспредельна, да только из всех этих тысяч волнует его какая-нибудь дюжина или две.

Смотрим и ведем отбор. Иначе бы захлебнулись и утонули. Каждый видит свое. и кабан свое чует — кабанье, необходимое. Остальное для него просто фон, не влияющий на поступки и поведение. Говорят, и пчела видит только цветы с нектаром, остальные не замечает.

Кабана волнуют «съедобные» запахи, запахи врагов, сородичей, целебных растений — всего того, что определяет его нехитрую жизнь. Наслаждаться просто запахом ему не дано. Во всем огромном мире у него свой, кабаний мирок. Там все необходимое и достаточное. А что за границами этого мира — ему не нужно. Оно не для него. Его просто нет. А нам нужно все — тем мы и отличаемся от животных. Мы раздвигаем назначенные нам природой границы, мы уже не можем только пить, есть и спать. Мы выползли из тесной ячейки, нам стало нужным и то, что раньше виделось только «фоном». Нам нужно все: если под ногами — то до центра Земли, если над головой — то до центра Вселенной. Мы ощутили красоту и беспредельность мира. И пусть беспредельность и красоту ни съесть, ни напялить на плечи — нам уже без них не обойтись.

Пронзительный восторг открытий! Если кончится удивление перед миром — что тогда будет двигать нами?

Кабаний «духописный» мир определяет свиное брюхо. И боязнь за собственные окорока. И не нужен ему ни свет светляка, ни свет звезды. Ни запахи несъедобных цветов, ни краски золотой осени.

И все-таки поразителен этот запаховый кабаний мир!

Мы прячемся за кустами, камнями, деревьями — кабаны прячутся за ветер. Глаза подводят нас в сумерках или тумане; кабаний нос подводит кабана при изменчивом ветре: встречный ветер — и он «видит» носом, как в ясный день, ветер попутный — и он бредет, как в тумане. Кабан, уткнувшийся носом в землю, — все равно что гурман, уставившийся в свою тарелку. Чтобы дальше увидеть, мы поднимаемся на цыпочки, — кабан, чтобы дальше учуять, задирает голову вверх. Чем выше зверь, тем он дальше чует. Слоны чуют до полутора километров — они ведь и хобот вверх еще поднимают.

Мы при встрече «осматриваемся», кабаны — «обнюхиваются». Мы можем ввести в заблуждение, изменив свой облик: нацепив на себя ветки или вывернув наизнанку тулуп, вырядиться медведем. И кабан может стать оборотнем: как собака, выкатается на падали, натрется о смолистое дерево или вымажется в илу. Спрячет свой запах, заменит его другим. Лесные кабаны любят спать на муравейниках: кто знает, может, они так для волков «превращаются» в муравейники?

Нас можно обмануть подделкой: деревянным раскрашенным яблоком или картонным апельсином — кабан к ним и носа не повернет.

В мире запахов свои хитрости и законы. Если осьминог, обманывая акулу, выплескивает ей в глаза «чернила», которые, расплываясь, становятся похожими на него самого, — пока подслеповатая акула разглядит, где осьминог, а где его подражание, можно успеть спастись. Пахучие зверьки — хорьки, норки, горностаи, ласки — при нападении на них, скажем, лисы выбрызгивают мускус: пока лиса разнюхает, где зверек, а где только запах его, — тоже можно спастись.

А что за чуткость! Нам, глазастым, просто по рисунку следа определить, в какую сторону бежал зверь. А как это сделать носом? Собака поступает так: нюхает один за другим два или три отпечатка и по силе запаха — уменьшается или увеличивается? — узнает направление хода! Трудно даже представить, ведь для нас это все равно что на глаз определить, какой из трех отпечатков отпечатался на долю секунды раньше!

Для чуткого носа в лесу не бывает пусто. Там, где мы никого не видим, собака чувствует себя как на толкучке; для нее вокруг кипит жизнь. Правда, нам, горожанам, не стоит завидовать этому свойству, с таким носом нам в городе не прожить, нам пришлось бы постоянно его затыкать, как мы уже затыкаем уши…

Загадочный и таинственный мир. Умирающий зверь еще жив, а к нему уже спешат трупные мухи, звери-падальщики, жуки-могильщики. Почуяли запах смерти…

Мир животного узок. Каждый в своей ячейке, как личинки пчел в сотах. Благополучие каждого держится на нескольких определенных условиях — из всего бесконечного их разнообразия. Пусть погибнет весь мир — кроты даже и не заметят, если сохранится их подземелье с личинками и червяками.

Но если даже весь мир будет процветать, а в кротовых подземельях нарушится критический процент влажности — кротам конец.

Мир зверей уязвим. Стоит перегородить вот эту реку и отвести воду на полив полей — и сразу рухнет весь устоявшийся мир тростников. Потому что это не просто заросли тростников и не просто скопление диких животных, а именно мир, взаимообусловленный и взаимосвязанный, такой же неповторимый, как мир отдельной планеты. Планета «Тростник».

Посылая на другие планеты свои приборы, мы тщательно их обезвреживаем, чтобы ненароком не погубить чужую жизнь, не нанести ей вреда. Всегда ли так поступаем мы у себя на Земле?

Что бы сказали мы, если вдруг какая-то высшая цивилизация вздумала уничтожить жизнь на всех соседних планетах? Это бы не имело оправданий, было бы непонятно и дико. А вот исчезновение «планет-ландшафтов» пока еще мало волнует нас Ту же планету «Тростник» может походя спалить любой пастух и даже просто прохожий. Захотел — и поджег.

Мир животного узок. Одни из них видят только движение. Замри все на миг — и мир для них опустеет. Лягушки и жабы подохнут с голоду, если червяки и насекомые не будут двигаться. Сдохнут среди обилия. Исчезни зерна, которые голуби могут проглотить целиком, — и околеют все голуби. Ни одному голубю не придет в голову «мысль» прижать кусок лапой и расклевать, как это делают сотни других птиц.