Сельма Лагерлеф - Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

Спустя несколько лет, в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку на детскую одежду. «Да, — подумала она, — тот не ведает добрых дней, кому нужно заботиться о чужом ребёнке».

Она все латала и латала, но прорехи в одёжке были такие большие и их было так много, что, когда она смотрела на них, слезы выступали у неё на глазах.

«Однако это уж точно, — подумала она, — да коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала. Ну до чего ж мне тяжко с этим подменышем, — вздохнула крестьянка, увидев ещё одну прореху. — Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не смог найти дорогу домой, и бросить его там».

— Вообще-то не так уж трудно избавиться от него, — продолжала она разговаривать сама с собой. — Стоит хоть на миг выпустить его из виду, как он утопится в колодце, или сгорит в очаге, или же его искусают собаки, а то и лошади растопчут. Да, от такого злого и отчаянного, как он, избавиться легко. Нет ни одного человека в усадьбе, в ком бы он не вызывал ненависти, и если б я вечно не держала тролленка возле себя, кто-нибудь уж воспользовался бы случаем убрать его с дороги.

Она пошла взглянуть на детёныша, спавшего в углу горницы. Он подрос и был ещё уродливей, чем в тот день, когда она увидела его в первый раз. Ротик превратился в свиной пятачок, бровки походили па две жёсткие щётки, а кожа стала совсем коричневой.

«Латать твою одёжку и сторожить тебя — это ещё куда ни шло, — подумала она. — Это самая малость из тех тягот, которые мне приходится выносить из-за тебя. Мужу я опротивела, работники презирают меня, служанки насмехаются надо мной, даже кошка шипит, когда видит меня, а собака ворчит и скалит зубы, и виноват во всем этом — ты. Однако же то, — продолжала размышлять она, — что животные и люди ненавидят меня, я бы все же могла ещё вынести. Хуже всего то, что всякий раз, когда я тебя вижу, я ещё сильнее тоскую по моему собственному ребёнку. Ах, любимое моё дитя, где же ты? Спишь, поди, на подстилке из мха и хвороста у троллихи?»

За дверью послышались шаги, и хозяйка поспешила снова вернуться к своему шитью. Вошёл муж. Вид у него был повеселее, и заговорил он с ней поласковее, так, как давно уже не говорил.

— Сегодня в селении — ярмарка, — сказал он. — Что скажешь, не пойти ли нам туда?

Обрадовалась жена его словам и сказала, что охотно с ним пойдёт.

— Тогда собирайся да побыстрее! — распорядился муж. — Придётся нам идти пешком, ведь лошади в поле. Но если мы пойдём горной дорогой, мы, верно, поспеем вовремя.

Немного погодя крестьянка уже стояла на пороге, красивая, одетая в лучшее своё платье. Такой радости не выпадало на её долю уже давно, и она вовсе позабыла про тролленка. «А вдруг, — внезапно подумала она, — муж хочет просто заманить меня с собой, чтобы работники могли тем временем, пока я им не мешаю, убить подменыша».

Она быстро вошла в горницу и вернулась уже с большим тролленком на руках.

— Ты что, не можешь оставить его дома? — спросил муж, но совсем не сердясь.

— Нет, я боюсь отойти от него, — ответила жена.

— Дело твоё, — сказал муж, — но тебе, верно, будет тяжело тащить такую ношу через перевал.

Они отправились в путь, но идти было трудно, дорога круто поднималась в гору. Им пришлось вскарабкаться даже на самую вершину скалы, прежде чем дорога свернула к селению.

Жена внезапно почувствовала такую усталость, что и ногой шевельнуть не могла, и все пыталась уговорить рослого тролленка идти самому, но он этого не желал.

А муж был такой довольный и ласковый, каким не бывал с тех самых пор, как они потеряли собственного своего ребёнка.

— Дай-ка теперь мне подменыша, — сказал он, — я понесу его немного.

— О нет, — отозвалась жена, — я справлюсь и сама; не хочу, чтобы ты возился с троллевым отродьем.

— Почему ты одна должна надрываться из-за него? — спросил муж и взял у неё детёныша.

А в то время, когда крестьянин взял детёныша, дорога была как раз всего тяжелее. Скользкая и коварная, бежала она краем горного ущелья над самым обрывом и была такой узенькой, что там едва помещалась нога человека. Жена шла позади и вдруг почувствовала беспокойство.

— Иди медленней! — крикнула она мужу: ей показалось, что он слишком торопится и потерял осторожность. Вскоре он и вправду споткнулся и чуть не уронил в пропасть ребёнка.

«Если бы ребёнок и в самом деле упал, мы бы избавились от него навсегда», — подумала крестьянка. Но тут же поняла, что муж намеревался сбросить ребёнка вниз в ущелье, а потом сделал вид, что это был несчастный случай.

«Да, да, — думала она, — так оно и есть. Он подстроил все это, чтобы сжить подменыша со свету. А я бы и не заметила, что это — умышленно. Да, лучше всего не мешать ему сделать так, как он хочет».

Муж снова споткнулся о камень, и снова подменыш чуть не выскользнул у него из рук.

— Дай мне детёныша! Ты упадёшь вместе с ним, — сказала жена.

— Нет, — отказался муж. — Я буду осторожен.

В тот же миг крестьянин споткнулся в третий раз. Он протянул руки, чтобы схватиться за ветку дерева, и тролленок упал. Жена шла за мужем по пятам, и хотя она совсем недавно говорила самой себе, что хорошо бы избавиться от подменыша, она резко рванулась вперёд, успела схватить подменыша за одёжку и вытащить его на дорогу.

Тут муж повернул к ней искажённое гневом, ставшее совершенно неузнаваемым лицо.

— Не очень-то ты была расторопна, когда уронила нашего ребёнка в лесу, — со злостью сказал он.

Жена ни слова не произнесла ему в ответ. Она так опечалилась из-за того, что он только притворялся ласковым, и заплакала.

— Отчего ты плачешь? — жёстко спросил он. — Не такая уж большая была бы беда, коли б я уронил подменыша. Идём, а не то опоздаем.

— Пожалуй, у меня нет охоты идти на ярмарку, — сказала она.

— По правде говоря, и у меня охота пропала, — согласился с ней муж.

По дороге домой он все шёл и спрашивал себя, сколько ещё он сможет выдержать такую жизнь с женой. Если он употребит силу и вырвет тролленка у неё из рук, между ними снова все может быть ладно, полагал он. Но только он собрался вырвать у неё из рук ребёнка, как вдруг встретился с её взглядом, грустным и робким. И он ещё раз совладал с собой ради неё, и все осталось по-прежнему, так же, как было.

Снова минуло несколько лет, но тут однажды летней ночью случилось так, что в крестьянской усадьбе начался пожар. Когда люди проснулись, горница и камора были полны дыма, а чердак пылал словно сплошное море огня. Нечего было и думать о том, чтобы погасить огонь или спасти дом, хоть бы успеть выбежать на двор, чтобы не сгореть самим.

Выскочив во двор, крестьянин стоял, глядя на свой горящий дом.

— Одно хотел бы я знать: кто навлёк на нас эту беду? — сказал он.