Ванда Василевская - Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания

— Ложись и ты, Зося!

Скрипнула дверь. Вошел Игнась. Его обычно веселое лицо за последние дни стало не по летам суровым и серьезным.

— Вы еще не спите?

— Адася я уже уложила. Зося сейчас ляжет. Ложись и ты.

Игнась глянул в угол, где стояла гладко застланная кровать матери. Губы у него задрожали.

— А ты не ложишься спать, Анка?

— Нет. Пани Тобяк еще просила меня зайти. Ей что-то надо мне сказать.

Лежавшая уже в постели Зося поманила ее к себе. Анка склонилась над заплаканной сестрой.

— Анка, что теперь с нами будет? — тихо спросила девочка, и слезы опять покатились по ее щекам.

— Не плачь, родная, не плачь! Смотри, у тебя глаза уже совсем распухли. Как-нибудь справимся. Что случилось, того не изменишь. Надо только быть сильной и бодрой — тебе и всем нам. Иначе будет трудно.

Она посидела несколько минут подле сестры, подождала, пока та уснет. Нет, нелегко им будет, как бы они ни бодрились. Ведь и после смерти отца они едва сводили концы с концами, хотя мама работала на фабрике и как могла экономила каждую копейку. А теперь? Мама уже никуда не пойдет на работу, никогда-никогда не погладит она своей исхудалой рукой голову Анки, никогда не улыбнется маленькому Адасю, которого она так любила. Сегодня ее прикрыла на кладбище бурая глина. Они остались совсем одни. Четверо ребят.

Зося дышала глубоко и ровно. Должно быть, она уснула. Анка тихо вышла из комнаты, спустилась по скрипучим ступенькам во второй этаж и постучалась в дверь соседки.

В комнате пани Тобяк было шумно и людно. Несколько соседок собрались у нее поболтать. Увидев Анку, толстая сердобольная булочница Матильда сразу начала всхлипывать:

— Ох, бедняжечка ты моя, что теперь с вами будет! Ох, люди добрые, такая была хорошая женщина! И вот как пришлось ей… четверых малюток оставить…

— Ну, Анка уже не малютка, да и Игнась тоже большой мальчик, — энергично вмешалась пани Тобяк.

И как раз в эту минуту Анка почувствовала себя такой маленькой и слабой, как никогда. Глаза опять наполнились слезами, но она изо всех сил сдержалась, чтобы не заплакать.

— Садись, Анка, — пригласила ее хозяйка. — Слезами тут не поможешь. Надо как-нибудь обдумать, что делать сиротам.

«Сироты», — подумала Анка. Да, они сироты… Всей своей огромной тяжестью свалилось на нее это слово. Сироты… Пока мама была жива, отсутствие отца не так сильно чувствовалось. А теперь? Нет их обоих, добрых, дорогих. Некому больше обо всем думать, обо всем заботиться.

— Я говорила с той докторшей, к которой стирать хожу. Ее муж мог бы похлопотать, чтобы Адася взяли в приют. Ты должна завтра же сходить к ней, поговорить.

Анка остолбенела. Ей показалось, что она не так поняла.

— Адася? В приют?

— Чего ж ты так удивляешься? В несколько дней это устроится, и он пойдет на Мостовую.

— На Мостовую?

— Ты что? Не знаешь разве, что приют на Мостовой? В восьмом номере, в доме с садиком.

Анка так крепко сжала руки, что даже ногти впились в ладонь.

— Нет! Я Адася в приют не отдам.

Пани Тобяк всплеснула руками от удивления.

— Вот как! А что же ты с мальчиком сделаешь? Ведь все, что у вас было, мамина болезнь съела. Об остальных тоже надо подумать. Игнася Матильда устроит в пекарню учеником — будет у него угол и хлеб. А про Зосю спрашивала сестра докторши. Она, может быть, возьмет ее к ребенку в Сосновицы…

Анке казалось, что все это сон. Как же так? Еще только что все они были вместе, все четверо, — и вдруг разлетятся, как выброшенные из гнезда птенцы. Что она будет делать в опустевшей комнате, без веселого смеха Зоси, без лепета Адася, без рассказов Игнася, который всегда умеет подметить что-нибудь интересное на дворе, на улице и потом рассказывает так хорошо, будто по книжке читает!.. И что же будет со школой? Ведь мать так хотела, чтоб Игнась учился, чтобы окончил все семь классов…

Она встала. Голос ее слегка дрожал:

— Большое спасибо вам за вашу доброту, за заботу о нас, за хлопоты, чтоб нас устроить. Но это невозможно… Мы должны остаться все вместе…

— Как же так? А на что вы будете жить? Ты сама не знаешь, что говоришь! — возмутилась пани Тобяк, складывая руки на животе под синим полосатым передником.

— Мастер обещал взять меня на фабрику. Я буду получать не столько, сколько мама, но все же сколько-нибудь заработаю. Как-нибудь устроимся.

— На фабрику? Изведешься, здоровье свое погубишь, как мать.

— Такая молоденькая…

— Не справиться ей…

Анка, стиснув зубы, стояла посреди причитающих над ней соседок. Она сама боялась фабрики, боялась, что не выдержит. Говоря с мастером, прибавила себе два года. Мастер поверил, потому что она была сильная и рослая, а ведь он мог ее не принять, считая слишком молодой. А они тут, вместо того чтоб ее ободрить, каркают над ней, как вороны… Она знала, что они делают это из сочувствия, но все же ей хотелось поскорее убежать отсюда, вернуться домой.

— Ну, если ты даже и попробуешь работать на фабрике, Адася все-таки лучше отдать. Некому будет присматривать за ребенком. Тебе кажется, ты там целую кучу денег заработаешь, а это совсем не так. Работать работай, а ребят устрой, как я тебе советую. Иначе не выдержишь, Анка, не выдержишь!

— Я попробую, — тихо сказала Анка. — Но мы останемся вместе, как прежде.

Она не слушала больше, что говорят соседки. Попрощалась и вышла. Она с трудом поднималась по лестнице. На нее напали сомнения: справится ли она? Сможет ли спасти от разрушения осиротевшее гнездо?

Анка тихо открыла дверь. В темноте раздавалось тиканье часов. Она прислушалась к дыханию спящих ребят.

Нет, нет, ни за что на свете! Они не расстанутся! Никого из них она не отдаст чужим людям] Руки по локти натрудит, ноги по колени исходит, а должна, должна, должна справиться! Все должно быть так, как будто мама и не умирала, как будто она тут, с ними. Да, они сироты, но пусть вся тяжесть сиротства падет на нее, а не на них. Она должна заменить им мать!

Тихонько, чтобы не разбудить спящих, Анка зажгла керосиновую лампочку. Взяла стоявшую на комоде старую, выцветшую фотографию матери и долго-долго всматривалась в дорогое, любимое лицо, которого уже не было на свете. Ей казалось, что мать улыбается, как будто довольная решением дочери.

Теперь Анка была уверена, что поступает правильно.

Адась заворочался и что-то пробормотал сквозь сон. Она подошла к нему и нежно погладила его золотистые волосенки.

— Выращу тебя, не обижу, не отдам чужим, — шептала Анка.

И хотя она знала, что тяжело то бремя, которое она берет на себя, однако вся усталость после пережитого страшного дня как будто сразу прошла. Сомнения исчезли. Она почувствовала себя уверенной и сильной.

— Справлюсь! — сказала она еще раз и себе, и спящим детям, и матери, смотревшей на нее добрыми глазами с выцветшей фотографии.