Ванда Василевская - Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания

— Наверно, выехал?

— Ну, пускай выехал! Еду себе, еду по дороге, вдруг из-за дерева выходит высокий господин…

— Ну и что? Ну и что?

— Вежливо кланяется мне?..

— Тебе кланяется? — удивился Адась.

— А ты что думаешь, карапуз? Мне, Игнатию Сельскому, не кому-нибудь. И говорит: «Сударь, не могу ли я предложить вам маленький подарок? Мне как раз некуда девать тридцать злотых…»

— Чепуха! — возмутилась Зося.

— Чепуха? А это что?

Анка и Зося с изумлением смотрели на блестевшие на столе монеты.

— Что это, Игнась?

— На квартиру и подметки, — смеялся Игнась. И вид у него был такой счастливый, как будто он совершенно позабыл в эту минуту, что это был вместе с тем и свист ветра в ушах, и склонившиеся над дорогой зеленые вербы, и журчанье речки, и все неизведанные, ждавшие его впереди дороги Польши.

— Игнась! Что ты сделал? — забеспокоилась Анка.

— Убил лавочника внизу, в магазине, — ответил, смеясь, Игнась. — Что же ты делаешь такие большие глаза?

Анка выбежала из комнаты. Слышно было, как она передвигает вещи рядом в чулане.

— Ты продал велосипед, Игнась?

— Ну, продал! Что ж из этого?

— Ничего, — сказала Анка. В глазах ее блеснули слезы.

Она хорошо понимала, какой ценой заплатил Игнась за подметки Адася, за квартиру, то есть за их покой, за кров над их головами. Она знала, что это было свежее дыхание ветра на лице, и шепот верб, и плеск реки, и далекие, неведомые чудесные дороги всей страны, по которым никогда уже не поедет серый велосипед, управляемый рукой Игнася.

В шесть часов утра Анка уходила из дому. До фабрики было далеко, а на трамвай нельзя было тратиться. В семь часов она уже должна была стоять у машины, наматывающей белую хлопковую вату на большие жужжащие шпули.

В половине восьмого убегал в школу Игнась. Шаги его гремели по деревянным ступенькам, как орудийная канонада.

Зося оставалась одна с Адасем. С серьезным видом надевала она синий передничек и принималась за уборку.

— Не лезь под щетку! Мне же надо подмести.

— Только оставь хоть немного крошек.

— А зачем? На полу должно быть совсем чисто.

Мальчик задумался.

— А что будет, если придет… мыша?

— Какая мышь, Адась?

— Такая себе, простая мыша. Что она будет кушать?

— Здесь нет мышей.

— Есть. Когда ты метешь, мыша пищит. Ты послушай. Она плачет, что ей нечего будет есть.

— Ах ты, глупыш! Это щетка так скрипит. Надо попросить Игнася покрепче прибить ее к палке, а то она еле держится.

— Щетка? — разочарованно спрашивает Адась.

— Конечно. Вот послушай.

В самом деле, каждый раз, когда Зося крепче прижимала ее к полу, щетка издавала легкий скрип. Адась огорчился:

— А я думал, мыша. И что она будет наша собственная, моя и твоя. И мы ей будем давать крошки. А можно ее приручить?

— Конечно, можно. Бывают ведь белые мыши, я видела у портного в стеклянной банке. Они ручные.

— А теперь что мы будем делать?

— Теперь ты пойдешь в садик, поиграешь с ребятами, а я сбегаю в лавку.

— Потом я помогу тебе чистить картошку, ладно?

— Ладно, а теперь пойдем. У тебя чистые руки?

— Вот…

Адась протянул ручки и широко растопырил пальчики, чтобы видно было, что они чистые.

— И ведь в саду они все равно выпачкаются, — серьезно сказал он.

Они вместе спустились по лестнице.

Сад — это был собственно большой двор с одним-единственным кривым кустом сирени. Тут собиралась играть детвора со всего дома. Из окошка комнаты в первом этаже, где жил сапожник, тоскливо смотрел на играющих бледный Хаимок, его сын.

— Только смотри не выпачкайся, Адась!

— Не выпачкаюсь. Ну, а если немножечко — так можно будет почистить щеткой, правда?

Зося не ответила. Она быстро пробежала темную арку ворот и вышла на улицу, а спустя несколько минут уже возвращалась с кошелкой, полной картошки и капусты. Увидев ее, Адась побежал навстречу.

— Что купила?

— Все самое вкусное. Только побудь еще немножко здесь, Адась, я вымою окно. Во что вы играете?

— В черное пугало. Ты не боишься черного пугала?

— А кто теперь черное пугало?..

— Юзек. А я совсем не боюсь, хоть он и рычит так страшно.

Зося засмеялась и вошла в сени. Смешной этот Адась! Такой малыш и такой серьезный…

Взойдя на лестницу, она сразу почувствовала запах гари.

Что это может быть?

Пахло очень неприятно, а на площадке второго этажа дым щипал глаза. Что же это? На один момент мелькнула мысль, не у них ли это горит. Но нет, огонь у них в печке давно погас. Чад, очевидно, доносился откуда-то еще.

Чем выше она поднималась, тем больше было дыму. Теперь она уже знала: это из квартиры Калиновской. Зося ужаснулась: в это время там никого не бывало дома, кроме старой, разбитой параличом бабушки, которая всегда лежала в кровати. У девочки задрожали руки. Она уронила сумку и подбежала к двери Калиновских. Да, через щель под дверью на лестницу ползли струйки дыма.

Что делать? Кричать, звать на помощь? Кто же в это время дома? Тобяк, наверно, ушла стирать; во всех квартирах одни только дети. Кричать не к чему.

Зося постучала кулаком в закрытую дверь. Оттуда послышался слабый стон.

Не раздумывая больше ни минуты, она нажала ручку двери и вбежала в комнату. Едкий дым ударил ей в лицо. В комнате было почти совсем темно. Клубился дым. Теперь густой тучей он двинулся на Зоею в открытую дверь.

— Пани Калиновская! Пани Калиновская! — закричала Зося.

Ничего не видя в дыму, она медленно продвигалась вперед, протянув руки, словно защищаясь ими.

— Пани Калиновская!

Ей ответил слабый стон. Девочка бросилась вперед, спотыкаясь о мебель, ушибая ноги. Наконец, она наткнулась на кого-то, лежащего на полу. Да, это не мог быть никто другой, как парализованная старушка. Очевидно, загорелся пол около печки, и больная сползла с постели, чтобы потушить огонь. Зося чувствовала запах паленых тряпок: на старушке, наверно, затлелась одежда. Зося ощупью добралась до окна, толкнула его. Оно широко распахнулось, и сильный сквозняк подхватил клубы дыма.

Стало, светлее. Зося остолбенела: яркий огонек змеился по кофте лежавшей на полу Калиновской.

На минуту Зося растерялась. Что делать? Где тут найти воду? Как помочь?

К счастью, ей вспомнился рассказ из книги Игнася. Она сорвала с кровати какое-то одеяло и накинула на горящую кофту. Крепко прижимала руками, глуша огоньки. Совсем не замечала, что стоит коленями на трухлявых, гнилых досках, которые не горят, но тлеют горячим жаром, не чувствовала ожогов на руках. Затем схватила стоявшее в углу ведро и выплеснула воду на пол. Зашипело. Густые клубы дыма и пара взметнулись в воздух и вновь опали. В комнате стало почти светло. В эту минуту на лестнице послышались шаги.