Юрий Коротков - Мадемуазель Виктория. Повесть

В центре пирамиды, - продолжает дядя Феликс, - сама усыпальница, а в ней золотой гроб - саркофаг. В саркофаг клали все драгоценности фараона и его семейства. Чего только не выдумывали, чтобы уберечь усыпальницу от грабителей! Вырубали ее в монолитном камне, замуровывали, строили лабиринты и ложные усыпальницы; на голову грабителям рушились камни, под ногами проваливался пол, смыкались железные челюсти, падали решетки. Но вот загадка: археологам нужно несколько лет, чтобы современными инструментами пробить дорогу к саркофагу, а внутри они находят пустые усыпальницы, ограбленные пару тысяч лет назад… Удалось найти единственную нетронутую гробницу - матери Хеопса королевы Хетефере. И что же? Оказалось, что ее обчистили еще во время похорон!..

Вика медленно идет вдоль подножия пирамиды.

- Пап, а под ней, наверное, все Марфино бы уместилось?

- Марфино? Еще и луг с Макеичевым стадом! Умытый солнцем дом бабушки Софьи, крыльцо в капельках росы, улица с коровьими копытцами, - и это все под стометровой толщей тяжелых серо-желтых камней… Нет, не надо так сравнивать!

Дядя Феликс останавливается под Сфинксом.

- А теперь тихо! Слушайте, как звучит Время… Вика прислушивается…

Тихо в царстве мертвых. Тише тишины. Только ветер тонко свистит в камнях, как тысячу лет назад.

Или так звучит само Время? Течет оно из далекого далека, уносит, не заметив даже, человеческие жизни, как древних фараонов, как бабушку Алену. Сметает с Земли города и заносит их песком, налетает на пирамиды, расслаивает их, и, бессильное, обтекает их грани и исчезает в далеком далеке…

Спокоен страж мертвого царства Сфинкс. Расслаблено его львиное тело, надменно его человеческое лицо. Он смотрит на восток, откуда бесчисленное число раз поднималось Солнце. Нет и не будет врага, равного ему по силе. Поэтому Сфинкс спокоен.

- На каком-то святом камне начертано, - негромко говорит дядя Феликс. - «Когда человек узнает, что движет звездами, Сфинкс засмеется и жизнь иссякнет». Вам не кажется, что он уже улыбается?

Вика внимательно смотрит на величественное лицо Сфинкса. И ей тоже кажется, что выщербленные каменные губы его чуть-чуть кривятся в усмешке. Ведь люди узнали уже многие тайны звезд! Неужели настанет такой день, когда Сфинкс разомкнет каменные уста и загрохочет каменным смехом, закидывая голову. Заходят его львиные бока, осыпая песок и выслоенный камень…

Люди многое знают о звездах. Но тот, кто возводил пирамиды, кто высекал из камня стража царства мертвых, наверное, думал, что знает о звездах все. А через тысячу лет окажется, что и нынешние астрономы со своими могучими телескопами узнали лишь малую часть звездной науки. И так будет всегда, пока светит Солнце.

Нет, никогда не разомкнет Сфинкс каменных губ!

Все молча идут к машине.

Летит под колеса асфальтовая лента шоссе, остается позади «базар в царстве смерти». И чем дальше назад уходят пирамиды, тем оживленнее становятся пассажиры консульского «мерседеса», будто пробуждаются от странного сна.

- История повторилась в девятнадцатом веке, - говорит дядя Феликс, - когда начали строить Суэцкий канал. На Суэцкий перешеек согнали сорок тысяч феллахов. Хотя со времен Хеопса прошло четыре тысячи лет, мало что изменилось - и орудия труда, и условия жизни строителей. Копали канал десять лет. Двадцать тысяч египтян погибли на строительстве. А теперь Англия и Франция утверждают, что это они построили канал и им он принадлежит…

Белеют окраинные кварталы Каира. Появляются на обочине дороги пальмы, отступает пустыня.

- А грибов все равно жалко, - впервые за все это время подает голос мама, - даже с точки зрения вечности.

Машина выезжает на набережную.

- Ну что, Заяц, - подмигивает папа, - отряхнем пыль столетий! Куда поедем?

Странный вопрос. Известно, куда - в веселый город Зу.

Дядя Феликс сворачивает с набережной на улицу Эль-Гуза и тормозит у ворот Зу. Папа с Викой и Мишуткой выходят, а мама едет в Замалек готовить обед без грибов.

Веселый город Зу есть в любой стране. Спросите в Афинах, в Стамбуле, в Фамагусте, где город Зу, и любой грек, турок, киприот укажет вам дорогу.

Нет в Каире места лучше, чем Зу. За целый день не обойти его площадей, улиц, бульваров, аллеек, мостов.

Веселый город Зу - это зоопарк.

Все, что есть живого на свете, - все собрано в каирском зоопарке. А если вы какого-то зверя здесь не нашли - значит, его и в природе нет.

Жара спадает. В городе еще зной от раскаленного асфальта, а в Зу поднимается свежесть от озер, ручейков, каналов. Всего-то градусов тридцать.

По улицам зоопарка гуляет пестрый народ: европейцы в широкополых шляпах, индусы в чалмах и индианки в сари, японки в ярких кимоно, индонезийцы в докторских шапочках. Торжественно проходят арабские семьи: дедушка в галабии и вязаной шапочке, бабушка в черной малайе и - мал мала меньше - дюжина черноголовых ребятишек.

Арабы сидят прямо на траве и блаженно щурятся на солнце. Возможность посидеть на травке - важное завоевание египетской революции. При короле Фаруке феллахи даже глянуть не смели на зеленый газон. Зато теперь по вечерам специально приходят в Зу, чтобы победно усесться на лужайке.

В стриженых кустах - беседки: китайская пагода, японский бумажный домик, русская бревенчатая изба. Смешная изба, таких даже в Марфине не осталось. А египтяне думают, что русские феллахи живут вот в таких избушках на курьих ножках, ходят круглый год в валенках, а по улицам Москвы бродят бурые медведи.

Поэтому бурый мишка здесь так и называется - «рашен бэа», то есть «русский медведь». Рашен бэа - важная персона, у него и клетка побольше, с ванной, с душем.

В первую очередь Вика с папой идут навестить земляка. К мишке не пробиться, зрители у клетки в два этажа: мальчишки и девчонки оседлали родителей. Мишка действительно русский, из Подмосковья. Подарок Советского Союза каирскому зоопарку.

Подарок лежит в дальнем углу клетки, тяжело и часто раздувает бока, мутными от жары глазами смотрит куда-то сквозь галабии и халаты.

- Бедненький, - жалеет его Вика. - Жарко мишеньке в Африке… Пап, а правда, он в Ученском лесу жил? Ну, может, не жил, а так, мимоходом бывал. Может, издалека бабушку Софью видел, и меня, и Ночку, и Коську… Пап, ну неужели он не чувствует, что мы тоже оттуда? Должно же ему от нас чем-то знакомым пахнуть?

- Наверное, ветер в другую сторону… А то бы он, конечно, узнал нас.

- Мишенька, миша! - зовет Вика. Да разве услышит он в таком шуме!

Но вдруг зеленые глазки зверя оживают. Он медленно поднимается и, загребая лапами, идет к решетке. Зрители радостно вопят, отступая. Медведь встает на задние лапы, цепляясь когтями за толстые прутья.