Николай Чуковский - Двое (Сборник)

— Эх, доктор, посмотрите! — улыбаясь, сказал Снежков и, взяв меня за плечо, подтянул к перископу.

Признаться, я увидел не много. Огромный пароход стремительно погружался в воду. Через минуту ничего уже по было видно, кроме морской ряби и мечущихся катеров.

— Где же он? — спросил я.

— На дне, — сказал Снежков.

Мы быстро погружались.

— Отчего нас но бомбят? спросил Гусейнов.

— Сейчас начнут, сказал Снежков.

И сразу нас тряхнуло, и я со всего роста упал, оглушенный странным лязгом. Глубинные бомбы лязгают отвратительно.

— Приготовиться, это первая, -прозвучал где-то надо мной голос Снежкова.

И, прежде чем я успел подняться, снова лязг, толчок, и снова меня бросило на пол. Свет погас. Что-то посыпалось на меня со стен. Я почувствовал, что в темноте рядом со мной на полу барахтается кто-то.

— Включить аварийное освещение! — крикнул Снежков.

Прежде чем зажегся свет, еще шесть ударов обрушилось на нас. Меня било, переворачивало, катало по полу, посыпало чем-то сверху. Я слышал голос Снежкова, но в этом грохоте не мог разобрать слов. Да мне и не нужно-было его понимать. Не могу передать, какой радостью был для меня этот ясный, ровный голос среди мрака и лязга.

Когда свет вспыхнул, я увидел, что рядом со мной на полу Гусейнов. Держась за стену, он поднялся. Я тоже пытался подняться, но меня снова швырнуло на пол, обсыпая пробковой изоляцией с потолка. Я отполз в угол и сел там, прислонившись к стене, оглушенный, каждые две- три секунды заново встряхиваемый, и осколки моего разбитого прибора, который я должен был испытать, валялись на полу передо мной.

Опять увидел я лицо Митрохина в наушниках. При каждом взрыве оно искажалось от боли — лязг глубинных бомб, во много раз усиленный наушниками, терзал его барабанные перепонки. Но он наушников не снимал, а в перерывах между ударами сообщал Снежкову, где находятся бомбящие нас катеры, и Снежков кидал лодку то вправо, то влево, бешено кружил ее среди крутящейся воды и уводил все глубже и глубже.

— Тридцать четвертая, — сказал я вслух, жадно хватая воздух между двумя ударами.

— Тридцать четвертая, доктор? — услышал я голос Снежкова. — Считаете? Хорошо делаете. Тридцать четыре бомбы, а мы все еще целы. А?

Тут новый толчок, но совсем другой, не похожий на толчок взрыва, потряс лодку, и раздался новый грохот, оглушительный, но тоже совсем другой.

— Остановить моторы! — крикнул Снежков и в наступившей тишине перепрыгнул через мои ноги, бегом направляясь к носу.

Но навстречу ему уже бежал боцман Дыбин и остановился перед ним, вытянувшись во весь свой гигантский рост.

— Товарищ капитан-лейтенант, — сказал он, — носовые рули заклинило.

— Знаю, — ответил Снежков. — Мы врезались в мель.

Едва лодка застряла в песчаной отмели, бомбить нас перестали. Моторы были остановлены, и после лязга и грохота наступила такая тишина, что мы слышали дыхание друг друга. Один только Митрохин вслушивался в какие-то звуки, доносившиеся к нему через наушники.

Лодка застряла в песке носом, корма поднялась, и образовался крен — пол вздыбился, стены покосились. По покатому полу Снежков вместе с боцманом пошел вниз, на нос, посмотреть, нельзя ли освободить застрявшие лопасти рулей.

Они возились там долго, усердно, но все их усилия не привели ни к чему — им не удалось сдвинуть рули ни на сантиметр.

Снежков вернулся на центральный пост.

— Полный назад! — скомандовал он.

Он хотел вырвать лодку из песка. Заработали моторы, опять мелко задрожали стенки отсеков, лодка ожила, корма поднялась еще немного выше. И вдруг снова этот отвратительный лязг глубинных бомб, толчки, толчки, и, опрокинутые, мы покатились по покатому полу к носу.

Снежков сразу остановил моторы.

— Они сторожат нас, — сказал Гусейнов угрюмо.

Было ясно, что с помощью моторов вырваться немцы нам не дадут. Они прислушиваются к нам там, наверху, так же, как здесь Митрохин прислушивается к ним. Шум наших моторов сразу выдаст нас. Пока мы маневрировали, они тоже слышали нас, но мы уходили от них, и им не удавалось в нас попасть. Теперь, когда мы неподвижны, попасть в нас нетрудно, и нужно сидеть тихо.

По правде сказать, я пришел к заключению, что тишина тоже не спасет нас. Давно я уже чувствовал, что мне не хватает чего-то. Пока грохотали глубинные бомбы, пока мы стремительно мчались по морскому дну, я не отдавал себе отчета, чего именно мне не хватает, но теперь я вдруг понял: мне не хватает воздуха.

Лодка уже много часов под водой, и воздух в ней не возобновлялся. Прибор мой по анализу состава воздуха был разбит, и я не мог испытать его, хотя представился такой удобный случай. Но я сам оказался достаточно точным прибором. Я дышал все чаще, стараясь извлечь из воздуха как можно больше кислорода.

Я видел, что и все вокруг меня дышат часто и то у одного, то у другого на лбу замечал мелкие капельки пота.

В лодке опять было совсем тихо, и почти не слышно стало голосов — говорить было уже трудно. Да и о чем говорить? Все было понятно каждому.

Я видел вокруг себя спокойные, обычные лица, разве только немного более сосредоточенные, чем всегда. И внутреннюю тревогу людей выдавали только те взгляды, которые каждый из них время от времени бросал на Снежкова. Они безмолвно спрашивали его: «А ты знаешь, что нужно делать?»

И Снежков так же безмолвно отвечал: «Знаю».

Не то чтобы у него был какой-нибудь особенно бодрый вид, не то чтобы он небрежно улыбался: пустяки, мол, нам это нипочем. Нет, он, несомненно, был очень встревожен и не скрывал этого. Вообще в нем не было никакого притворства, он нисколько не хорохорился. Но, встречаясь глазами то с тем, то с другим, он, казалось, каждому говорил: «Потерпи немного, еще не все потеряно. Я знаю, что нужно делать».

Начал он с того, что отвел нас всех в последний отсек, на корму. Мы столпились там в тесноте, удивленные, и ждали, что будет дальше.

Он остановился перед нами, маленький, и оглядывал всех.

— Нужно вытащить лодку из песка без помощи моторов, — объявил он. — Мы будем прыгать. Слушай мою команду. Раз, два, прыгай!

И мы стали прыгать. Одновременно подпрыгивали мы и потом всей тяжестью обрушивались на пол. Раз, два, раз, два, раз, два. Прямо передо мной стоял боцман Дыбин, и я смотрел в его широкую спину. Грузное тело его подымалось и опускалось, било в пол, как тяжелый молот. Раз, два, раз, два… До чего тяжело прыгать, когда не хватает воздуха! Пот выступает от каждого усилия, затекает в глаза, в уши. Мы мокры, словно нас только что выкупали. Раз, два… Долго ли можно так скакать? Еще прыжок — и все мы повалимся от изнеможения.

И вдруг с центрального поста голос:

— Лодка выпрямляется!