Джудит Керр - Как Гитлер украл розового кролика

Мама попробовала протестовать: мол, уже поздно. Но Фернаны только рассмеялись.

— Сегодня же четырнадцатое июля! — повторяли они, будто бы это что-нибудь объясняло. — Праздник только начинается.

Мама с сомнением взглянула на возбужденные лица детей.

— Но что?.. — начала она.

— Во-первых, — заявил месье Фернан, — нам нужно поесть.

Анне казалось, что они уже поели — ведь перед выходом они подкрепились вареными яйцами. Но месье Фернан, очевидно, имел в виду нечто совсем другое. Он привел всех в большой оживленный ресторан, и они уселись за столиком на улице.

— Улиток детям! — воскликнул месье Фернан. — Они никогда не пробовали улиток!

Макс в ужасе уставился на улиток и не мог заставить себя притронуться к ним. А вот Анна, подбадриваемая Франсин, попробовала одну и решила, что по вкусу она напоминает жареные грибы. В результате они с Франсин съели не только свои, но и Максовы улитки. А в самом конце трапезы, когда все уплетали слойки с кремом, появился старик с аккордеоном. Он уселся на свой стульчик и заиграл, и скоро какие-то посетители вышли из-за столов и стали танцевать прямо на улице. Задорный моряк неожиданно подошел к маме и пригласил ее на танец. Мама сначала удивилась, но потом приняла приглашение. И Анна смотрела, как она кружится в танце, все еще удивленная, но в то же время радостная. Месье Фернан танцевал с Франсин, Анна танцевала с папой. А мадам Фернан объявила, что ее совсем не тянет танцевать, потому что она видела, что Макс терпеть не может танцы.

Наконец месье Фернан сказал:

— Ну, пора двигать!

Они шли по улицам вместе с толпой. Было гораздо прохладнее, чем днем, и Анна совсем не чувствовала усталости. Всюду играли на аккордеонах и танцевали. Они то и дело присоединялись к танцующим. В некоторых кафе в честь праздника бесплатно угощали вином, и взрослые время от времени останавливались, чтобы выпить по бокалу, а детям наливали «кассис» — ликер из черной смородины. В лунном свете блестела река. Над ней, как огромное темное существо, возвышался собор Парижской Богоматери. Потом они шли вдоль берега, под мостами. Тут тоже играла музыка и танцевали люди. И Анна утратила чувство времени и просто в счастливом изумлении шла за месье Фернаном.

Неожиданно Макс спросил:

— Что это за странный свет в небе?

Оказалось, это заря.

Они как раз пришли на главный рынок Парижа. Вокруг грохотали по булыжникам тележки с овощами и фруктами.

— Ну что — проголодались? — спросил месье Фернан.

Несмотря на то что к этому моменту они съели по два ужина, каждый чувствовал, что умирает от голода. Здесь не играли аккордеоны, и люди просто готовились к началу рабочего дня. Хозяйка маленького кафе разливала по плошкам дымящийся луковый суп. Они уселись на деревянные лавки вместе с рабочими рынка и съели по полной плошке, ломтями хлеба подобрав все до капельки. Когда они вышли из кафе, наступил день.

— Вот теперь можно отправлять детей в кровать, — сказал месье Фернан. — Теперь они знают, что такое четырнадцатое июля.

Уже сонные, они распрощались с Фернанами и поехали домой на метро с припозднившимися после праздника горожанами и теми, кто спешил на работу. И, едва добравшись до кроватей, тут же отключились.

Но перед тем как уснуть, Анна успела сказать:

— В Германии мы никогда не праздновали четырнадцатое июля.

— Конечно, нет, — ответил Макс. — Там не было Французской революции.

— Да знаю я, — сердито буркнула Анна и добавила, уже сквозь сон. — Но это было чудесно!

Начались летние каникулы. Как раз когда они раздумывали, как их провести, пришло письмо от герра Цвирна. Он приглашал их всей семьей приехать в «Гастхоф Цвирн» в гости. А когда они стали гадать, откуда взять деньги на дорогу, папе заказали три статьи для французской газеты и заплатили за них намного больше, чем ему обычно платили в «Парижанине». Это решило проблему.

Все радовались открывшимся перспективам, а в довершение к этому Макс принес домой отчет о своих учебных успехах. Читая его, мама и папа не могли поверить своим глазам: ничего похожего на привычные «не старается» и «не выказывает интереса» там не было и в помине. Вместо этого было написано «смышленый» и «трудолюбивый», а внизу листа директор добавил свои комментарии: Макс сделал замечательные успехи. Мама была так счастлива, что не скрывала радости, когда прощалась с Гретой, которая наконец собралась в свою Австрию. Предстоящему избавлению от Греты радовались все и из-за этого чувствовали необходимость быть с ней подчеркнуто любезными, а мама даже подарила ей маленький шарфик.

— Не уверена, что в Австрии такое носят, — хмуро заметила Грета, но шарфик все-таки взяла.

А потом и они уехали в Швейцарию.

В «Гастхоф Цвирн» все было по-прежнему. Герр Цвирн и фрау Цвирн были все так же добры и сердечны. А после раскаленного Парижа озерный воздух казался особенно свежим. Было приятно слышать такой знакомый и милый швейцарский диалект и понимать каждое слово. Франц и Френели точно так же были готовы дружить с Анной и Максом, как и до их отъезда. Френели в скором времени поведала Анне о рыжем мальчишке, который теперь относился к Френели по-особенному — тепло, объяснила Френели. Она не стала описывать, в чем именно это проявляется, но было видно, что ее это радует. Франц взял Макса с собой на рыбалку — с той же самой старой удочкой. Они играли в те же самые игры и бродили по тем же самым лесным тропинкам, что и в прошлом году. Все было точно так же, как раньше, — но все это «точно так же» вызвало у Анны с Максом странные чувства.

Как могут Цвирны жить так же, как раньше, когда Макс и Анна стали совсем другими?

— Что-то должно меняться, тебе не кажется? — спросил Макс Франца.

— Что именно? — не понял Франц.

Но Макс и сам не знал.

В один из дней, когда Анна гуляла с Френели и Рёзели, им встретился герр Граупе.

— Добро пожаловать в нашу прекрасную Швейцарию! — воскликнул он, с чувством пожал Анне руку и стал расспрашивать ее о французской школе.

Анна рассказала об уроках, о завтраках в школьной кухне Клотильды и о мадам Сократ. Но герр Граупе был глубоко убежден, что ничто не может сравниться с его деревенской школой. И Анна почувствовала себя почти виноватой за то, что ей нравится французская школа.

— Неужели? — недоверчиво переспросил герр Граупе.

А затем с Анной случилось нечто странное. Герр Граупе спросил, в каком возрасте французские дети оканчивают школу. Анна не знала, но вместо того, чтобы ответить герру Граупе по-немецки, она внезапно, передернув плечами, произнесла со своим прекрасным парижским произношением:

— Je ne sais pas [8] Не знаю. (франц.) .

Она тут же ужаснулась своему поступку. Вдруг герр Граупе подумает, что Анна выделывается?