Николай Осинин - Железная команда

На карте, которая была у обер-лейтенанта, лесной массив, под названием Горелый бор, обозначался большим зеленым пятном, похожим на жабу. В середине этого пятна имелась штриховка с неопределенным очертанием — заболоченный лес. От того места, где отряд вошел в Горелый бор, болото лежало в северном направлении. Значит, в общем двигались, кажется, правильно.

— А ты лазил через эти елки, когда ходил к Журавлиному яру? — спросил обер-лейтенант у Ивана.

— Не-е, мы с батей — по тропке. Клюев сбился…

— Как — сбился? Ты почему молчал?!

— Вы спрашивали про направление — а направление, вроде, верное, в тую сторону…

— Тропинки путаные, — продолжал бормотать в оправдание полицай, — не упомнишь, какая — куда. Напрямую — надежней…

Подошел Крайцер, послушал, сердито сказал по-немецки:

— Если дальше пойдем по такой «прямой», к вечеру не доберемся. Пастух говорит: надо вправо принять.

Обер-лейтенант понимал, что пастух лучше Ивана и полицая знает лес. Но, как все хитрые люди, он не доверял никому, и прежде всего тому, кто лучше знает.

Позвали пастуха.

— Отсюда вести будешь ты, — сказал обер-лейтенант без своей обычной улыбки. — Хорошо проведешь — конфеты, плохо — пуля. Как это у вас говорят: или грудь в крестах, или голова в кустах.

Матвейка понимал, что угрозу свою гитлеровец выполнит не моргнув, как только заподозрит хитрость. Надо действовать осторожно, а главное, чтобы Иван не вздумал «поправлять» его.

— Ага! Затащил в дебри, — кивнул он на полицая, — пускай и дальше ведет.

— Разве он держал курс неправильно?

— Прямо ворона летала, да дома не ночевала. Кто ж в лесу прямо ходит? А теперь — либо назад вертаться, либо скоро по тальнику да кочкарнику ноги ломать.

Назад, через ельник, немцы возвращаться не хотели. Матвейка повел их, обходя все чащинки справа и, таким образом, незаметно забирая в сторону, в обход каменного бугра. Вел он некоторое время по редколесью, а в зарослях выбирал чистые проходы. Солдаты приободрились, идти стало легче. Но Никишка после недолгого колебания сказал офицеру:

— Сбиваемся в сторону.

Иван подтвердил:

— Шибко вправо забрали.

Обер-лейтенант свистком остановил движение отряда, подошел к пастуху:

— Почему уклоняешься на восток?

Матвейка ждал этого вопроса. По его расчетам, каменный бугор уже миновали — главный ориентир для Ивана с Никишкой утерян.

— Полегче дорогу выбираю, — сказал он, — хочу лозняки обогнуть.

Широкий рот офицера вновь тронула ядовитая улыбка:

— Ты немножко брешешь…

— Не верите? Ладно, только не пеняйте потом.

Этот участок леса Матвейка знал хорошо. Он свернул на запад, вроде бы возвращаясь к прежнему направлению, и вывел прямо к широкой лощине. Началась такая густота, по сравнению с которой недавний переход через сухой ельник выглядел прогулкой в саду. Ботинки солдат скользили по гибкому лозняку, ноги путались в мелком багульнике, срывались с кочек в ржавую грязь. Сучья хлестали по глазам, рвали одежду, в кровь царапали руки и лица. Несколько человек растянули связки на ногах. Один солдат совсем не мог идти — его тащили под руки.

Больше часа отряд продвигался лощиной. «Ага, пыхтите! — ликовал Матвейка, тоже порядком взмокший. — В Журавлином яру побывать захотели? Я вам его покажу!..» Была еще одна причина для радости. Солнце нельзя было отыскать в тучках, а стрелки компасов в этих местах виляли из стороны в сторону словно телячьи хвосты: под болотом были залежи железняка. Уследить в чаще за направлением, куда вел проводник, немцам было трудно. Поминутно приходилось огибать совсем непролазную густель, прыгать с кочки на кочку, рискуя сорваться в грязь. Это помогло Матвейке вести отряд зигзагами по всей длине лощины и вывести на ее северо-восточную оконечность. Теперь он был уверен, что направит фашистов в Гнилую узень.

Солдаты выбирались на сухое и, гремя снаряжением, валились в траву. Обер-лейтенант, объявив привал, подошел к пастуху. На мокром крутом лбу вздулась синяя жила, под ухом кровоточила длинная царапина. Желваки так и перекатывались на челюсти.

— Ты где нас вести… вел?.. — от усталости и злости он начал делать ошибки в русском языке.

— Так вы же сами приказали, — напомнил Матвейка. — Я предупреждал: слева — лозняк…

Офицер злился больше оттого, что внутренне сознавал свою вину за изменение маршрута.

— Ты водил неправильно! В другом месте ходить надо.

— Конечно, в другом. Так Клюй же куда завел?.. Я говорил…

— Ты есть обманщик. Ты спутал дорогу! Иван говорит: можно было не лезть на болото!

— Вы же сами велели…

Матвейка не договорил. Голова его мотнулась от пощечины, в глазах больно полыхнуло красное пламя.

— Признавайся, что спутал дорогу!

— Путал не нарочно, — вставил Крайцер, которому тоже показалось, что через лощину перебирались они напрасно. — По маленький ошибка. Да? Такой лес трудно знать.

Матвейка понимал: стоит подтвердить их предположение, будто он нечаянно обился с пути, как немцы с помощью Ивана и Никишки снова отыщут верное направление. Нет, он должен убедить их, что знает дорогу и ведет правильно. Надо переломить Беляшонка с Клюем, подорвать к ним доверие у гитлеровцев.

Пощечина еще больше ожесточила его. Кожа на затылке сжалась, как кленовый лист от жары. Матвейка набычился и задубел внутри. Теперь ему хоть на горло становись, он бы твердил свое. Он только старался не показывать немцам свои глаза, чтобы не заметили полыхавшую в них ненависть.

— Обещали конфеты, а сами — по морде!

Офицер отвесил ему еще две оплеухи.

— Что мне врать, что ли? — вскричал пастух, а про себя думал: «Шиш вам, а не Журавлиный яр!»

Незаметно приблизился Иван.

— Винись, Кубик, а то хлеще достанется, — сказал он, угодливо поглядывая на офицера.

Тут Матвейка не мог сдержаться. Он заскрипел не только зубами, а, кажется, весь заскрипел, было такое ощущение, что от злости даже спина задымилась.

— Бьете, да? — сказал он, глянув прямо в глаза обер-лейтенанту. — Оттого, что Иван говорит не так, как я? А дайте ему по моське — поглядите, что будет! Он же вас задуривает! Дорогу забыл, а пистолет получить охота.

В искательной улыбке второго проводника фельдфебелю почудилась фальшь. Подошел Иван без разрешения, это тоже было подозрительно.

— В самом деле, — сказал он по-немецки, — надо и у него спросить построже.

Обер-лейтенант в знак согласия кивнул головой:

— Опроси. Только отведи, чтобы они не слышали друг друга.

Через минуту весь отряд потешался над визгливыми воплями Беляшонкова за кустами:

— Ой, дяденька, не бей!.. Ай, миленький, правду скажу!..

Солдаты, развалясь на траве, громко ржали. Кое-кто из них, несмотря на усталость, поковылял взглянуть, как фельдфебель избивает мальчишку.