Николай Осинин - Железная команда

Она хорошо знала дорогу к Замошскому болоту — не раз бегала туда с подружками за брусникой. Дорогу, конечно, немцы стерегут, но есть маленькая тропка от кладбища через березник — о ней вряд ли им известно. Надо выйти лишь попозже вечером, чтобы полицаи не заметили.

После обеда на дворе похолодало, захмарилось. Падал редкий крупный снег. Марийка то и дело поглядывала в окно, с нетерпением ожидая наступления темноты.

И в то же время, чем ближе был вечер, тем тревожней становилось у нее на сердце. Дойдет ли она? А вдруг и на тропинке фашисты? Днем она была уверена, что их там нет. Когда же начало смеркаться, ее мнение почему-то переменилось. Немцы и полицаи чудились за каждым домом.

Марийка теперь жалела, что ушла от Петькиной бабки. Подумаешь, обиделась: дурочкой из-за немоты посчитали! Дура и есть: от своих в такое время вздумала прятаться. Не зря, когда прощались, мама ей наказывала, чтобы своих, деревенских, не сторонилась. «Дома одна не сиди, — будто услышала Марийка материн голос. — От беды в одиночку не отобьешься. Не у стен ищи подмоги — у людей».

И Марийка пошла искать людей.

В бабкиной избе ее как будто ждали.

— Легка на помине, — встретила Марийку старуха у порога. — Проходи.

За столом над чашкой с вареным картофелем сидели Костя с Петькой. Напротив них — белобородый сухонький старичок в ветхом полушубке, бывший конюх Сазоныч. Старуха, очевидно, рассказала им про то, что произошло днем, и про Марийкину немоту. Когда Марийка приблизилась к столу, они замолчали, с участием глядя на ее перекошенное опухолью лицо. По усталому тоскующему взгляду Кости она сразу догадалась, что деда Антона мальчикам повидать не удалось.

Потом старик, продолжая прерванный разговор, повернулся к Косте:

— Знать, Петро что-то сказал такое, чего немец опасается: как бы до наших не дошло. Потому деда твоего и забрали. А так-то зачем им старье безногое? Диво, что вас тогда не приметили.

Голос у него был хрипучий, как будто он продувал слова через трубку с водой, а глаза, точно жучки, прятались в бесчисленных складках волосатых век.

— Я за печкой сидел, — пояснил Костя. — Марийка тоже куда-то забилась.

— Вот и надо вам припомнить, о чем партизан говорил.

Костя еще больше насупился:

— Я же сказал, он все фрицам выдал. И сколько людей в отряде, и что с голоду они пропадают…

— Выдал, выдал… Не верю! Я Петра хорошо знал. Он до войны ветеринаром в Хмелевке работал. Всю зиму партизанил. Крепкий был человек.

Петька, оторвавшись от картошки, подтвердил:

— Крепкий. Помните, как он зимой мешки с мукой вытаскивал из вашего погреба? Одной рукой…

— Свилось тебе… — заметно смешался Сазоныч.

— Чего снилось? Ничего не снилось, — сказал Петька. — Я же видел, как он к вашему двору подъезжал…

— Не дело болтаешь! Видел — помалкивай, — резко оборвал Сазоныч и снова обратился к Косте: — Что голодно партизанам — немец и без Петра догадывается. А сколько партизан в Замошье — поди, сосчитай. Нет, что-то другое…

Он взял Марийку за плечи, усадил за стол, положил перед нею помятую обложку от тетрадки и толстый красный карандаш.

— Садись. Зачем соль-то по дворам собирала?

Марийка быстро написала: «Пленный сказал, что партизаны пропадают без соли».

Длинная дедова борода нависла над тетрадной обложкой.

— Без соли, конечно, худо, да неужто из-за этого пропадают? А еще чего у них не хватает?

И Марийка начала припоминать все, что говорил партизан на допросе.

Когда она написала «брюква кончилась, хлеб на исходе», старик остановил ее руку:

— Так и сказал: брюква кончилась?

Марийка кивнула головой, подумала, потом зачеркнула слово «хлеб» и написала сверху «горох».

— Брюква кончилась, горох на исходе, — прохрипел дед. — Вон оно что! Тут про тебя говорили, что, дескать, умом тронулась, а ты умней других умников. Ни брюквы, ни гороха у партизан, как я понимаю, никогда не было.

— А помнишь, — смущенно тронул Костя Марийку, — кажется, он говорил, почему его схватили?

«Посуху не пройти, — тотчас всплыл в ее памяти слабеющий голос пленного. — Надо бы лугами, по воде, к речке… На песчаной косе один пулемет всего…»

Прочтя это, старик распрямился, и его глаза-жучки показались из своих щелей:

— Во! Во!.. Костя, у деда Антона лодка была. Где она?

— Под хворостом за сараем. А разве к Замошью можно на лодке?

— Круг большой давать, но в разлив — можно. По речке сплыть вниз до Выселок. За песчаной косой ручей впадает, начало его — в Замошье. Летом по нему не пробраться, кугой да камышом порастет. А в разлив там все луга окрест залиты… Спробую помочь мужикам. Не зря Петро сказал, что там у немцев один пулемет всего.

Костя было заикнулся проситься, чтобы плыть с ним. Сазоныч сердито оборвал:

— И думать забудь!

Провел коряжистыми, похожими на дубовое корневище пальцами по Марийкиным волосам:

— Соль по дворам собирала? Должно, по кладбищенской стежке хотела в Замошье бежать?

Марийка кивнула головой.

— Глупенькая. С нашей стороны, от деревни, туда зайцу не проскочить…

В темноте столкнули лодку на воду: у самого берега, тихонько подогнали ее к огороду Сазоныча.

Старик разрыл грядку, достал несколько тяжелых жестяных коробок. Марийка с Костей помогали перетаскивать их к лодке, Петька лежал на крыше сарая — караулил.

— Что это в коробках? — прошептал Костя.

— Соль, — с едва приметной усмешкой ответил Сазоныч.

— Зачем столько соли? Им бы хлеба.

— Хлеба, парень, сам знаешь, нету. Картошки ведер пять-шесть наберется.

Когда картошку перенесли из погреба в лодку, Сазоныч сказал:

— А теперь за брюквой схожу. Тихо сидите. Если какая опасность — лодку топить.

Отсутствовал он минут сорок. Наконец появился со стороны колхозной конюшни, натужно кряхтя под тяжестью мешка на спине.

— Помогите снять! — выдохнул он.

Марийка с Костей ухватились за мешок — вместо брюквы в нем были какие-то железные предметы.

— Дедушка, — изумился Костя. — Это же…

Сазоныч, тяжело охая и хватаясь за поясницу, захрипел взволнованно:

— Бегите домой. Немцы чего-то шастают…

Первым внутренним движением Марийки было бежать вместе с Костей. Случись это вчера — она бы так и поступила. Но сегодняшний день был для нее как огонь для куска руды, способной стать железом. Марийка видела, что старик не может разогнуться от внезапной боли в пояснице. «Как же он с лодкой управится? Не довезти ему соль». У нее сложилась уверенность, что спасение партизан в Замошье зависело от того — доставят им соль или нет.

— Уходи! Немцы! — громче и нетерпеливей простонал Сазоныч, неловко, на четвереньках забираясь в лодку.

Из темноты, с пригорка, донеслись лающие голоса гитлеровцев. Чтобы избежать встречи с ними, Марийке надо было уходить низом, вдоль кустов. Но старик, стоя на коленях, никак не мог оттолкнуться от берега и лишь беспомощно тыкал и шлепал веслом. Марийка, налегая грудью, уперлась в мокрый борт плоскодонки.