Дмитрий Нагишкин - Город Золотого Петушка

— Обороты винта. Газ. Масло. Горючее. Давление. Сила ветра. Курсовое отклонение… Горизонтальное направление, высота, скорость, время. Очень просто! Ясненько?..

Конечно, Игорь понимает, увидев эту уйму приборов, что все это не так просто, как хочет летчик показать. Но больше приборов говорит ему об этом лицо летчика, — глаза его уже не смеются, они стали внимательными-внимательными. Губы его как-то поджались, и от этого лицо стало совсем другим, не таким, каким было оно в пассажирской кабине, где он ожидал своей вахты. Глаза его — от стрелки к стрелке, от стрелки к стрелке! — следят за приборами.

Он делает несколько движений, и самолет опять лезет вверх — об этом говорит рев моторов, это отмечают стрелки приборов, стронувшиеся со своих мест… В кабине светлеет, светлеет. И вдруг машина вырывается из плена облаков на солнечный простор. Игорь радостно вскрикивает: ах, как хорошо!

В этот момент пилот показывает ему вниз. Там через толстое прозрачное стекло видно, как клубятся те облака, через которые проскочил самолет, они словно тянутся кверху, чтобы опять заключить самолет в свои холодные объятия. Что-то раздирает эти облака, и они кипят, кипят, словно морские волны возле подножия скалы. И вдруг — их сумрачные громады озаряются призрачным светом — фиолетовым, лиловым, багряным. Еще и еще раз! И пораженный Игорь под самыми своими ногами видит, как огненный меч разит поверженного великана — тучу поменьше и пониже, как немного дальше тоже вспыхивает адский пламень, освещающий глубочайший провал в тучах, через который становится видной далекая-далекая земля, едва заметная сквозь ливень, застилающий ее серым покрывалом. Это молнии хлещут друг друга, пересекаясь, как мечи, в богатырской схватке…

Игорь смотрит и смотрит, не в силах оторваться от этого зрелища. У него холодеет под коленками — ой-ой! — как страшно… Мишка и не поверит, если рассказать об этом.

Пилот задергивает все занавески в кабине.

— Надо потренироваться! — говорит он. Глаза его устремляются на стрелки приборов. Однако через несколько минут, видимо сделав все, что полагалось, он убирает руки от штурвала и откидывается на спинку кресла. Он и Игорю говорит: — Убери руки от баранки!

Игорь в страхе, невольно охватывающем его, глядит на то, как летит никем не управляемый самолет. Никем не управляемый! Игоря раздирает желание сказать пилоту, чтобы он не шутил, что так нельзя!.. Пилот искоса, с заметной усмешкой, поглядывает на Игоря: дескать, видал, друг? Как это тебе нравится? Потом он говорит:

— Я включил автопилот. Он будет вести самолет на заданной высоте и по заданному курсу…

— А если надо повернуть? — едва выдавливает Игорь.

— Тогда придется ручки приложить! — смеется пилот.

Тут радист, высунувшись из своего тесного, гнезда, трогает Игоря за рукав. Игорь оглядывается и встречает встревоженный взгляд мамы Гали, которая стоит в раскрытых дверях штурманской кабины, что-то говорит и делает ему знаки рукой… Надо идти!

Отец тоже не спит. Он, сморщив лоб и высунув язык, делает какие-то заметки в записной книжке, напряженно о чем-то думая. Он ничего не видит и не слышит. Мама Галя, заметив это, хмурится. Она подходит к папе Диме и выхватывает записную книжку и самопишущее перо. Встрепенувшийся отец умоляюще глядит на нее, но мама Галя засовывает молча книжку и перо в карман его пиджака и грозит ему пальцем — работать ему запрещено! Строжайше!.. Ах, к чему эти запреты?

Самолет идет на посадку. Высотомер показывает, как стремительно снижается машина. Его стрелка так и бежит по кругу в обратном направлении… Игорь глохнет, в ушах у него шумит, и он уже не слышит, что говорит ему мама Галя. Впрочем, напрасно она старается, Игорь и сам может сказать все, что она произносит: «Игорь, что это за безобразие? Зачем ты пошел туда? Ты же мешаешь! Тебя совсем нельзя оставлять одного, хуже маленького, что-нибудь обязательно выкинешь… Ну, что за ребенок!»

Папа Дима смотрит на высотомер. Едва взглянув на его стрелки, он широко раскрывает рот и начинает усиленно глотать слюну, чтобы избавиться от боли в ушах. «Ну, сыплется!» — успевает он сказать неодобрительно и опять разевает рот, а потому не может высказать все, что думает об искусстве пилота…

Шеф-пилот идет в штурманскую кабину. Мягкий толчок… И самолет катится по бетонированной дорожке. В окна видны зелень, умытая прошедшим недавно дождем, блестящие от ливня дорожки, здания, шахматная будка на колесах, фонари, вкопанные в землю, вешки из увядших деревьев, бензозаправщик чудовищной величины, машины, выруливающие на старт.

Моторы замолкают, и наступает странная тишина. Бортмеханик открывает дверь. За дверями уже стоит лесенка. По лесенке вбегает в самолет, чуть пригнувшись, какая-то славная девушка. Точно через вату слышится ее голос:

— Товарищи пассажиры. Вы прибыли в порт. Стоянка — сорок минут. Ресторан — на втором этаже. Как самочувствие, товарищи пассажиры? Есть ли больные?

Самочувствие хорошее. Больных нет.

Яркое солнце встречает пассажиров. Легкий ветерок несется, обдувая лицо, куда-то вслед грозовым тучам, которые виднеются далеко на горизонте, заваливаясь за сопки. Под ногами твердая земля. А хорошо, когда стучат каблуки по земле, хорошо, что не гудят моторы, хорошо, что, наконец, можно будет сесть по-человечески, а не согнувшись в три погибели или привалившись к противно-мягкой спинке, от которой поневоле не можешь оторваться несколько часов. Правда, хорошо?

— Вот, друг, пролетели мы ни много ни мало, а тысячу четыреста километров без посадки, — говорит отец Игорю. — Поездом это, брат, надо больше суток трястись. Нет, это хорошая мысль насчет самолета…

Мама Галя насмешливо говорит ему:

— «Когда бы вверх могла поднять ты рыло, тебе бы видно было, что эти желуди на мне растут!»

Это она насчет того, что мысль о самолете возникла у нее, а не у военного совета.

Папа Дима виновато глядит на нее и говорит:

— Но я же не отрицаю того, что ты молодец! Я вообще…

Игорь таращит глаза — надо все увидеть. Его распирает гордость — он сидел за штурвалом самолета, чуть ли не управляя им. Глаза его шныряют повсюду. Он видит все: вот вышли из самолета пилоты — шеф и второй. С полевыми сумками, которые они держат небрежно в руках, — ах, как это здорово выглядит! — они идут куда-то в сторону, а не вместе с пассажирами. Вот бензозаправщик, огромный, толстый, словно бегемот, вывертываясь откуда-то, подходит к нашему самолету и тянет свой шланг, словно хобот, ах, это тот самый, что катился по дороге, когда самолет разворачивался на посадку; вот глаза Игоря натыкаются на надпись на борту самолета «Полетный вес 22,5 тонны»; вот уже знакомая толпа пассажиров, которые стоят перед дежурным, словно кучка провинившихся школьников; вот широкие ступени, ведущие в здание, вот…