Дмитрий Нагишкин - Город Золотого Петушка

Мама Галя сидит, обхватив руками колени и отдаваясь каким-то своим мыслям. Игорь, тесно прижавшись к ней, сидит и не сводит глаз с потемневшего залива да с яркого красного облачка, которое все никак не гаснет на закате и говорит людям: «Не бойтесь, не бойтесь! Завтра опять взойдет солнце, ночь ведь проходит, и опять настает день, и так всегда было, есть и будет!» — «А что тебе видно с такой высоты?» — спрашивает Игорь у облачка.

Он начинает дремать и почти засыпает — пожалуй, это во сне он разговаривает с облачком. И вдруг мама говорит:

— Ну, Игорешка, пойдем папе навстречу. Вот он идет.

Они поднимаются и идут к каким-то фигурам, которые еще маячат на берегу, — одна, вторая, третья… Но это не папа Дима.

Ах, папа Дима! Зачем ты заставляешь нас ждать тебя? Нехорошо!

— Ну, пошли домой! — говорит мама Галя.

И они плетутся, чуть шевеля ногами.

Папа Дима и мама Галя собрались в город. Игорь недовольно сморщил нос:

— Мам!.. Ну мам! — сказал он просительно. — Мы тут с птенцами…

— Знаю! — сказала мама. — В общем, собирайся без лишних разговоров. Чистую рубашку — быстро! Так… Теперь брюки. Так. Вот и все… Вернемся засветло, успеешь еще насмотреться на своих птенцов.

— Ты и так целыми днями один да один, — сказал отец.

Нечего было и думать отговориться от поездки, когда между папой и мамой было такое единодушие. Одевшись по-городскому, в костюм и легкую шляпу с вуалеткой, которую мама шила сама, но такую красивую, что никто бы не поверил, как быстро мама сделала ее, она выжидательно поглядела на соседний дом. Оттуда вышли Петровы и направились к маме Гале и папе Диме. Значит, они едут вместе, вот интересно, ничего не скажешь…

Петров сказал важно:

— Ну, товарищи, ежели я единогласно признан капитаном экспедиции, прошу беспрекословно выполнять мои указания. — Он поглядел на свои золотые массивные часы со светящимися стрелками и цифрами, которые он привез из-за границы, так же как и широкий длинный пиджак с глупыми разрезами по бокам и сзади, и сказал: — Первое — нам уже пора. Второе — второе последует по ходу действия. Пошли, пошли.

Он не раз бывал в Риге, хорошо знал город и предложил свои услуги в качестве проводника. Веселая электричка, то и дело посвистывая, понеслась почти по той же дороге, которая и привела сюда Вихровых тогда, в первый день, когда они приехали в Город Золотого Петушка.

Да… Город Золотого Петушка стоило посмотреть!

И, едва путешественники наши вошли и углубились в Старый город, Игорь уже не жалел об оставленных на Взморье делах — птенцах и прочем.

Отовсюду здесь вставала седая старина. И каждый камень Старого города говорил о давних временах, о бесконечном потоке времен, пронесшихся над городом. Многое в нем было не похоже на сегодняшнее, настоящее, всем видом своим говорило о нравах давних, забытых, о жизни, навсегда ушедшей в небытие, о том, что не может уже никогда повториться, — и дни уж не те, и люди уже не те.

Узенькие улички Старого города были тесны и сыры. Из подвалов домов тянуло прелью, затхлостью. От каменной кладки домов пахло сыростью, которая здесь пронизывала и камень чудовищной прочности, бог знает когда положенный и чьими руками. На этих уличках не могли разъехаться не только две машины, но и две повозки неминуемо застряли бы здесь, если бы упрямые возницы вздумали не уступать друг другу дорогу и не подождать за углом, пока проедет тот, кто первым на улицу въехал.

Здесь не было зелени, ни одной зеленой былинки не пробивалось сквозь каменные, из тесаного плитняка, панели, пугливо жавшиеся к самым домам. Стены здесь были огромной толщины, и мирные окна домов из-за толщины косого среза выглядели как те бойницы, что видел Игорь в Турайдском замке.

Петров сказал, что бывали на этих улицах схватки, когда каждый дом становился крепостью, а иногда и могилой своего хозяина: богат был ганзейский город Рига и много находилось охотников до его добра, что пряталось в этих многоэтажных складах, с воротом наверху и крепостными дверями на первом этаже, и в этих домах, принадлежавших гильдейским купцам и именитым дворянам, роды которых насчитывали сотни лет существования.

Из окна в окно можно было протянуть соседу заряженное ружье, если нечем было больше ему защищаться. Но из окна в окно мог прыгнуть вооруженный враг, если овладевал он соседним домом.

А когда город перестал подвергаться таким пиратским нападениям, окна не стали шире. Барону, епископу, королю — всем властелинам, чья твердая рука правила городом, — нужны были деньги, и взять их можно было только с тех, кто жил за крепостной стеною. Налог на дым, налог на дверь, налог на окна, не говоря уже о других налогах, заставляли горожан делать окна поуже и трубы поменьше.

Вот по этим самым улицам ходили знатные дамы в белых париках, гильдейские старшины в шляпах со страусовыми перьями, воины в кожаных штанах и ботфортах, задевавшие своими шпагами стены домов. Может быть, вот именно здесь вели поединок не на жизнь, а на смерть какие-нибудь знатные юноши из-за взора прекрасной дамы, и, может быть, вот в этом подъезде умирал, скрипя зубами, израненный ландскнехт или шведский стрелок, который до последней капли крови оплатил свои кроны, полученные от хозяина, и которому не повезло в схватке.

Глухо звучат голоса в этих узеньких уличках. Каждое слово, сказанное вполголоса на улице, слышится во всех этажах, во всех окнах домов. Но сколько криков боли и гнева, сколько воплей страданий и возгласов ненависти, ни один отзвук которых не достиг ушей твоих соседей, умерло в этих стенах!

Ах, как не хватает здесь глазу хотя бы одной зеленой стрелки. Сухой хлам лежит в закоулках. Подвальный сквозняк веет вдоль улиц. То тут, то там обваливается штукатурка и обнаруживается толстый, крупный кирпич, которого теперь уже и не делают. То и дело в дверях, сколоченных из крепчайшего дуба, уже тронутого временем, попадаются глазки́: было время, когда хозяин не открывал свою дверь, окованную полосовым железом, не бросив взгляд в глазок — друг или враг за дверью?

Из дома, оставив распахнутую настежь дверь, выскочил мальчишка и помчался с гиком и прискоком по улице — пионерский галстук его так мало вяжется с видом этих высоких, узких зданий с высоко вознесенными шпилями. На шпилях укреплены самые неожиданные фигурки, вырезанные из железа. Вот монах с требником в скрещенных молитвенно руках. Вот кошка, выгнувшая спину и поднявшая свой черный хвост. Вот веселый трубочист с лестницей на плечах. Вот корабль с надутыми парусами, летящий по небу. Каждый хозяин по своему вкусу и выбору делал над своим домом фигурку, которая невольно выдавала какие-то его мечты. Может быть, человек, которому не везло в жизни, поднял над своим домом трубочиста, приманивая к своему дому счастье. Может быть, уйдя на покой, бывший моряк любовался на дорогие ему черты любимого корабля, откованные умелым кузнецом. А суеверный человек, борясь со своими страхами, над домом укрепил черную кошку, символ неудачи, чтобы навсегда отвести от себя страх этой приметы.