Дмитрий Нагишкин - Город Золотого Петушка

А в ветвях березы, склонившейся над свежей могилой, перекрикивались воробьи, перелетавшие стайкой с дерева на дерево, и дятел деловито долбил и долбил кору березы, не обращая внимания на то, что происходит внизу.

Не оглядываясь, уходили с кладбища люди. Только Андрис с Эдуардом и тетей Мирдзой остались на какое-то время под плакучей березой и молча стояли, думая свои невеселые думы…

Папа Дима так же молча ожидал Каулсов у выхода с кладбища.

— Пойдем! — сказал Игорь.

— Мне надо поговорить с Эдуардом Петровичем, — сказал отец. — Ты можешь идти. А то мама, наверное, беспокоится уже…

Игорь замотал головой — он не хотел идти один.

Когда Каулсы закрыли за собой калитку, из часовенки вышел пастор. Он был в пальто и шляпе и выглядел усталым. Заметив, что его ждут, он кивнул головой — сейчас, сейчас!

Папа Дима подошел к Эдуарду Каулсу и, сказав, что он не считает возможным откладывать то, что он хочет сказать, передал ему все, что рассказал Игорь о подслушанном разговоре. Эдуард слушал молча, дав знак тете Мирдзе и Андрису, чтобы они шли вперед с пастором, и только щурил глаза, показывая, что он слушает…

— Вот такое дело, Эдуард Петрович! — сказал наконец папа Дима. — Игорю кажется, что вторым человеком был именно Ян Петрович! Если бы не трагическая гибель вашего брата, я и не подумал бы рассказывать это вам. Но эта ножевая рана — уже не несчастный случай! Может быть, у Яна Петровича были враги. А в этом случае все важно, не правда ли?

Эдуард грузно ступал по дороге, держа в руке свою трубку, которую так и не закурил, едва папа Дима начал говорить.

— Я думаю тоже так! — сказал он наконец, крепко пожал руку папе Диме и тяжело похлопал Игоря по плечу.

Вихровы пошли домой по берегу. Чуть заметные волны пришептывали им вслед: «Ну, шшшто? Ну, шшшто!» Розовые блики вдруг побежали по волнам — солнце перед самым закатом, на той линии, где море отделялось от неба, прорвалось сквозь облака и осветило землю последними лучами, пообещав на завтра ветреный, погожий день.

Странный, жалобный крик пронесся над заливом и затих. Потом он повторился еще, но уже дальше. Игорь поднял глаза.

— Что это такое, папа? — спросил он.

— Журавли курлыкают, Игорек! — ответил отец.

Улетая на юг, чуть заметные на сером небе, вытянув длинные ноги и шеи, подбадривая друг друга криками, далеко разносившимися в вечернем воздухе, летели стаей журавли…

Летели стаей журавли… Каждый видел левое крыло переднего, и косяки их проносились над Янтарным берегом, покидая его, чтобы вернуться сюда весной. Невыразимо жалобное, печальное что-то было в их криках. Не для того они кричали, чтобы опечалить людей, а лишь затем, что вожак хотел знать — все ли тут, не отстал ли кто, не изменили ли кому-нибудь силы и по-прежнему ли сильно машут их крепкие крылья, не потерян ли товарищ, которому далекий путь оказался непосильным? — но невольно грустно становилось, когда слух улавливал эти далекие крики…

По-прежнему ярко светило солнце, но уже все раньше и раньше касалось оно вечером той черты, на которой кончался день. Ночи делались заметно длиннее — это были уже не те июньские ночи, которые мимолетно пролетали над землей, и заря вечерняя горела на небе до зари утренней, дожидаясь ее, чтобы из рук в руки передать вчерашний день новому!.. Все чаще сердито шумело море, подступая к самым дюнам и обнажая корни сосен. И северные ветры налетали все с большей яростью, словно не могли уже сдержать своей злости на лето, так неохотно уходившее с Янтарного берега. По-прежнему шумели деревья своей листвой и хвоей, но уже в зеленом их уборе обозначались новые краски, не только прибавившие рощам красоты, но говорившие о том, что не вечен зеленый наряд их, не вечно лето!..

До сих пор Игорь не замечал изменений в природе — так занят он был этой затянувшейся игрой. Но теперь черная тень, как про себя назвал Игорь того, с усиками, омрачила эти золотые дни — нет, не одни забавы в ярком лете, не одни красоты природы и занимательные места, не одно безоблачное счастье и добрые люди были на Янтарном берегу…

Когда услышал он крики журавлей, он по-новому взглянул вокруг.

Все тона красного, оранжевого, желтого, золотистого, багряного хлынули в зеленое море листвы — осень боролась с летом и побеждала! Теперь каждое утро делало прежние места непохожими на вчерашние. Вот вечером, ложась спать и напоследок взглянув в окно, Игорь видел, как переворачиваются на ветру светло-зеленые листья клена под окном, а наутро уже не зеленые листья глядели в окно, а янтарно-желтые, словно за ночь кто-то подменил дерево. Золотистыми стали и гигантские липы, что отгораживали дом отдыха от магистрального шоссе. В лучах вечернего солнца они пламенели теперь, как жаркий огонь, и листья их казались прозрачными. Но, видно, не стоило липам играть с огнем: все больше по утрам оказывалось у их подножий опавших листьев, все реже становился их богатый покров, и вот уже через листву деревьев стали различимы дома на другой стороне улицы, и электричка, летя по высокому полотну, словно проносилась через липы… Шурша по дорожкам, катились, подгоняемые ветром, сухие листья. Когда ветер дул на море, волны залива долго качали их, а потом выбрасывали на берег, хороня в песке навсегда. Лето уходило с побережья. Но разве давно оно началось? Кажется, вот-вот только распустились по-настоящему деревья, кажется, вот-вот только вчера цвела сирень!..

Андрис и тетя Мирдза каждое утро сгребали большие кучи листвы. Но к вечеру дорожки опять покрывались ею. Они обстригли клумбы, и часть луковичных растений унесли на зимовку в подвал, а малину пригнули к земле и засыпали, чтобы зимой ей было теплее. По привычке Игорь стал помогать Андрису.

Тетя Мирдза сказала ему, когда он нечаянно толкнул ее:

— Не мешай, мальчик!

Игорь отошел в сторону. Андрис вдруг выпрямился и сказал:

— Отец никогда так не делал, тетя! Игорь помогал мне все лето… Вам надо было идти куда-то, так идите; мы справимся вдвоем с Игорем!

Тетя Мирдза со вздохом погладила поясницу и сморщилась — ей так трудно было нагибаться! — и, не глядя на племянника, сказала:

— Ну, тад лаби!

Взяв со скамейки свою авоську с пустой бутылкой, она ушла.

— Ну, как у тебя дела, Андрис? — спросил Игорь.

— Какие у меня могут быть дела, Игорь! — грустно сказал Андрис. — У меня все болит и болит тут! — Он прижал руку к сердцу. — Все болит и болит. Только ничего с этим не поделаешь… Дядя Эдуард говорит, что время — лучший врач. А мне кажется, что я никогда в жизни ни одной минуты не забуду из тех, что были в эти дни…