Дмитрий Нагишкин - Город Золотого Петушка

— Сегодня пески поют! — сказал Андрис и сделал несколько шагов, почти не поднимая ног, скользя по песку.

И тотчас же завыл песок женским голосом. Аля и Ляля, схватившись за руки, побежали так же, как Андрис, не отрывая подошвы.

«У-у-уй! У-у-у-уй! У-у-уй!» — закричал из-под их ног песок.

— Что это такое? Почему так? — спросил Игорь, которому неприятны показались эти неживые, невеселые звуки.

— Пески поют! — сказал Андрис и пожал плечами. — Никто не знает, как это получается. Бывает так, что они месяцами не поют. А потом вдруг начинают петь. Иногда очень сильно — так и воют! Рыбаки говорят, что это к несчастью! — Андрис вдруг осекся и замолчал: какое еще несчастье могли предвещать ему поющие пески? Разве не произошло с ним самое страшное!

Аля и Ляля бежали к ним навстречу, поднимая целый вихрь звуков.

— Не надо, девочки! — сказал Игорь, поняв, что происходит в душе Андриса.

— А что? — спросила Аля. — Нельзя?

— Дурная примета! — сказал Игорь.

— Лялька! Перестань! — тотчас же крикнула Аля сестре. — На нервы действует…

И они пошли дальше потихоньку. Успокоились и пески, они почти не кричали — разве только очень прислушаться… Ступали шаг в шаг, глядя на носки своих ботинок, и крепко взялись за руки. Ведь это последняя их прогулка по Янтарному берегу… Что ни говори, а тут загрустишь! И они молчали. Только эти твердые шаги — левой! правой! левой! правой! раз! два! раз! два! — лучше всяких слов говорили о том, как дружны эти ребята, шедшие по берегу.

Шагали они, шагали и дошли до множества каких-то кучек на земле.

Аля вздохнула:

— Наш город!

Да, это был Янтарный город, над которым пронеслась целая эпоха. Как давно был он выстроен! Безжалостное время почти стерло его с лица земли. Дожди и ветры сделали свое дело. От дворцов паши-Али́ и главного кадия-Ляли́ остались только кучки песка, немного повыше других. Чьи-то следы остались здесь — через весь город пролегала тропа, под тяжестью чьих-то ног на этой тропе слились с землей и крепостные стены, и дворцы, и мазанки… Нет, Янтарного города уже не было!

Ребята стали медленно подниматься к дому отдыха. Навстречу им послышались голоса. По соседней дорожке шли к берегу Мария Николаевна и мама Галя. Мария Николаевна сказала негромко:

— Ума не приложу, куда они могли деваться!

Ляля шепнула:

— Сейчас она скажет: «Противные девчонки!»

Мария Николаевна с досадой сказала:

— Вот противные девчонки! Ну, возьмусь я за них…

Тут Аля и Ляля в один голос закричали:

— Мамочка! Возьмись за нас, пожалуйста!

И прямо через заросли кинулись к матери, напоследок махнув рукой Андрису и Игорю.

Мария Николаевна поцеловалась с Вихровой, и, взявшись за руки с Алей и Лялей, они пошли по лесной дорожке к своему дому. Мама Галя посмотрела им вслед и тоже пошла к себе…

Игорь с Андрисом дошли до траншеи и грота позади Охотничьего домика. Андрис пристально поглядел на Игоря.

— Кроме папиросы, он не бросил тут ничего? — вдруг спросил Андрис. И Игорь понял, что Андрис спрашивает про того, который с усиками. Откуда он узнал об этом? Но Андрис тут же сказал: — Товарищ Аболинь со мной долго разговаривал. Рассказал, что ты слышал здесь, в гроте.

Игорь спросил Андриса:

— Скажи, ты никого не подозреваешь, Андрис?

Андрис нахмурился:

— Как я могу подозревать! И кого? Только один раз его вызвали к телефону в контору, а я чистил там клумбы во дворе. Мне было видно, как он говорил. Он был очень недоволен этим звонком. Звонил ему Янсонс. Ну… тот, которого недавно выпустили, — гитлеровский прихлебай! Я ничего не слышал — мимо проходила электричка. Потом отец повесил трубку и сказал: «На кой ты мне черт нужен, спрашивается!» Он весь этот день был какой-то нехороший — молчаливый, рассеянный, после обеда не отдыхал. Вечером ушел и… не вернулся больше! А остальное ты сам знаешь.

— А Янсонс с усиками? — спросил Игорь затаив дыхание, уверенный в утвердительном ответе.

Но Андрис сказал неожиданно:

— Тетя Мирдза говорит, что он бритый приходил к ним тогда, помнишь? Конечно, усы можно и отрастить и сбрить, когда хочешь! Ох, ничего я не знаю… — Андрис вдруг закрыл глаза и с мукой и силою сказал: — Одно знаю — я этого проклятого своими руками задушил бы!..

Отъезд близится, и мама Галя начинает укладку.

Сборы подходят уже к концу, когда папа Дима, несколько смущаясь, притаскивает под мышкой кипу своих книг, которые скрывались в Рыбачьем домике. Он знает, что заслужил выговор мамы Гали, и готов принять его как должное.

Но мама лишь искоса взглядывает на педагогическую артиллерию. Уста ее хранят молчание. Разве по сравнению с тем, что произошло на Янтарном берегу, трагедией подлинной и жестокой, ребячья уловка папы Димы может иметь какое-нибудь значение! Так же молча она вынимает из большого чемодана с вещами папы Димы кое-какие свои мелочи, освобождая место. Она вынимает из него даже тяжелый сувенир — сверкающий желто-зеленый кувшин с латышским орнаментом и кладет его в свой чемодан.

Папа Дима, пыхтя, укладывает педагогическую артиллерию. Это нелегкая задача — он тоже напокупал разной соблазнительной памяти о незнаемых краях: резное деревянное блюдо на стену, задумчивый пейзаж Янтарного берега… Но наконец он захлопывает крышку чемодана и с облегчением выпрямляется. Мама Галя все время прислушивается к его дыханию, как бы не обращая на мужа никакого внимания. Папа Дима отдувается — он пыхтит, как паровоз, но в дыхании его нет тех предательских хрипов, той «музыки», которая сказала бы маме Гале, что вся поездка была напрасной. Нет, он очень хорошо дышит. Ну, слава богу!

— Свой чемодан потащишь сам! — говорит мама Галя сурово. — Будешь знать, как возить с собой книги!

— Да, конечно, я сам! — с готовностью отвечает папа Дима и чувствует себя богатырем.

Когда Игорь вернулся домой, отец сказал ему:

— Тебе письмо, Игорек!

— Мне? От кого? — с удивлением спросил Игорь, вертя в руках конверт, надписанный не очень-то красиво — буквы так и плясали во все стороны, а на одном углу ляпнулась клякса, да так и застыла, раскинув свои ручки-ножки. — Ой, это от Мишки! — сказал он обрадовавшись. — Это Мишка не может без кляксы обойтись!

— Тебе виднее, от кого! — сказал отец. — Мы получили письмо от Людмилы Михайловны, а тебе, видно, Миша написал. Ведь когда уезжали мы — ты условился с ним переписываться? Да так и не вспомнил об этом своем обещании и о своем друге тоже. Не так ли?

— Ой, я все хотел написать, но как-то так получалось…

Он открыл письмо. Мишка писал о том, что он пошел уже в школу, что все спрашивают его, где Игорь и скоро ли он приедет. «Ведь он — твой дружок!» — говорят они», писал Мишка. У Игоря залило яркой краской все лицо. «А ты мне не написал ни строчки, и я ничего не мог им сказать — и сам не знаю, когда ты приедешь. Андрей Петрович сказал сегодня, что Вихровы немного задержатся, но к концу месяца будут дома». Отец дал Мишке деньги на мороженое в день рождения, и Мишка — несмотря на то что Наташка подговаривала его сходить на угол, где стояла мороженщица, у которой самое вкусное мороженое, пошел совсем в другую сторону — на почту и купил марку для авиапочты! Ах, вот почему так быстро дошло Мишкино письмо — оно летело той же дорогой, какой добирались до незнаемых краев Вихровы! Значит, этот конверт Мишка держал в руках всего четыре дня назад… Игорь тотчас же представил себе картину: Мишка примостился к окну и сидит пыхтит — пишет письмо, высунув от усердия язык и прикусив его на сторону. Леночка рядом, тесно прижавшись к брату, следит за тем, как выводит свои кривули взлохмаченный Мишка, а Наташка — коварная, злая! — подперши руками голову, в любимой позе матери, глядит прямо в лицо Мишке и повторяет все его движения и гримасы: нахмурился Мишка, задумавшись над тем, как писать слово — «отдыха-ишь» или «отдыхаешь»? — и Наташка тоже сморщилась вся; склонил Мишка голову, выводя заглавные буквы, — и Наташка чуть не ложится на стол, изо всех сил, помогая Мишке… Так живо представил Игорь себе старых друзей, что даже озадаченно посмотрел вокруг, когда кончил читать письмо, — где же они, разве не слышались сейчас их голоса, разве?.. Нет, они только почудились Игорю.