Жанна Браун - Зорькина песня

— Нет… Папа только хотел отпуск взять и поехать в горы, как война сразу началась. А ты?

— И я не была… а может, и была когда, не знаю. Мы с мамкой и бабушкой, считай, всю землю обходили. Бабка моя здорово гадала. А потом мамка заболела. Мы ночью стучались, стучались в хату, а тётка вышла, здоровая, как квашня, да как заорёт: «Геть звидсыля, цыганские морды! Ще обкрадёте!» Больно нам её богатство нужно было. А потом мамка померла в лесу. Всё плакала перед смертью, что нет у нас своей хаты… И бабушка померла.

— Бедная… — Зорька вздохнула и погладила Галку по руке.

Галка сорвала камышину, размяла бархатистую головку, распрямила ладонь и подула. Белые пушинки закружились в воздухе. Она проследила взглядом за пушинками и сказала просто:

— Чего уж там бедная. У всякого своё счастье.

— A у тебя какое?

— У меня? — Галка усмехнулась. — У меня цыганское. Я знаешь, чего хочу?

Она посерьёзнела и искоса взглянула на Зорьку.

— Не будешь смеяться?

— Не буду.

— Вырасту большая и залезу на самую высокую гору, какая только есть на земле… чтоб облака внизу. Построю себе хату и буду жить. С горы всё видно внизу… города, деревни. Всё, всё… Сяду на самую макушку и буду целый день песни петь.

— Здо́рово. Только я бы так не смогла. Если одна, без людей.

— Я ж тебе что говорю: у всякого своя судьба. Вот ты тоже, как и я, в детдоме, а всё не одно и то же.

— А какая разница?

— Для Коли-Вани никакой, а для Краги есть.

— Ну да?!

— Он тебя ещё за ухо не крутил? Вот видишь, боится: придёт твой отец с войны и даст ему за это, а у меня никого нет, меня можно…

— Почему же ты Коле-Ване не скажешь? Никто Краге права не дал уши крутить!

Галка помолчала и сказала тихо:

— Больной Коля-Ваня… Ему скажи, он и заболеет сразу. Чёрт с ним, с Крагой, не оторвал же уха… Ох и посчитаюсь я с ним когда-нибудь, век будет помнить!

Они сидели в камышах на бугуте — длинной земляной насыпи. Эти насыпи делили рисовое поле на ровные квадраты. Когда рис поспевал, воду из квадратов спускали в арык и ждали, покуда земля высохнет, чтобы начать жатву. Метёлки риса местами полегли, перепутались. Ссохшаяся глинистая почва, рассечённая множеством трещин, колола босые ноги. Девочки берегли обувь и жали босиком.

В понедельник школу в посёлке закрыли до конца уборочной. На высокой, обитой коричневым войлоком двери повисло объявление: «Все ушли в колхоз».

Ребята возвращались из колхоза домой затемно. Еле волоча ноги, но не вразброд, а строем. Это получилось само собой, хотя Вера Ивановна и не требовала.

Вместе с детдомовцами возвращались с полей школьники и жители посёлка. Ребята поглядывали на них и невольно ровняли шаг — пусть все видят: идет дружная семья, коллектив. Все вместе. Рахия и Бабатай жили на краю посёлка, но они доходили в общем строю до ворот детского дома и только потом возвращались назад, домой.

Председатель колхоза, щуплый старик с редкой седой бородкой на коричневом, точно запечённом на солнце, узком лице и в громадной меховой шапке, несколько раз приезжал в поле, где работали детдомовцы. И каждый раз на крупе его коня лежал мешок с дынями.

— Хорошо работает детдом, ах, хорошо! — фальцетом кричал он, разрезая янтарную медовую дыню широким кривым ножом. — Николай Иванович, отдай мне в колхоз. Я за таких джигитов в ноги тебе кланяться буду!

Никакие тяготы не шли в сравнение с радостью, которая охватывала ребят, когда они видели сделанную ими работу. Зорька впервые почувствовала это в тот день, когда они переходили с хлопкового поля на рисовое.

Она шла и всё время оглядывалась. Там, где два дня назад была пустая площадка, возвышалась теперь белоснежная гора собранного ими хлопка.

Поле стояло тихое, чистое, без единого белого пятнышка. Старик с плугом уже провёл первую борозду, запахивая кусты. За зиму они перегниют в земле и дадут пищу новому урожаю.

А возле горы стояли две машины, и женщины набивали хлопком мешки. Прямо отсюда хлопок повезут на станцию, погрузят в вагоны и отправят на фабрику.

Фабрика представлялась Зорьке громадным зданием из красного кирпича с чёрными высокими трубами. Внутри здания ряды железных машин с маленькими и большими колёсами. Колёса крутятся, жужжат, как осенние сердитые мухи. Машина гудит низким голосом, перерабатывая хлопок. Из дверцы сбоку широкой лентой льётся готовая материя зелёного цвета.

Работницы в красных косынках, с засученными рукавами режут материю большими ножницами на куски и тут же шьют военные гимнастёрки, брюки, парашюты…

А из других машин, как песок, сыплется в мешки порох…

Зорька всё оглядывалась и оглядывалась на гору хлопка, пока Кузьмин не прикрикнул на неё.

За эти дни ребята научились управляться с казахским серпом-резаком, крутить перевясла, вязать снопы.

Детскому дому отвели самый ближний к посёлку участок. Глубокий арык, поросший камышом, разделял плантацию на две части. С одной стороны арыка работали на делянках колхозники, а с другой детдомовцы. И хотя ребята выходили из дома на рассвете, а возвращались поздним вечером, когда на небе уже появлялись первые звёзды, работа подвигалась медленно.

Колхозники давно управились на своих делянках и перешли на другое поле за дорогой, а у ребят не была сжата и половина.

— А я ещё танцы люблю, — говорила Галка, — не такие, как Даша Лебедь танцевала, на цыпочках, а настоящие: цыганочку, чечётку… Чтоб душа играла!

Зорька расстроилась. Надо же, Галка, которую Даша не любила, и то вспомнила… А она? Надо сегодня же вечером после работы поговорить с Верванной, пусть напишет письмо в больницу. Может, Даша уже поправилась? Может, за ней уже ехать надо? Интересно, что бы сказала Даша, если бы узнала, что Зорька подружилась с Галкой? Удивилась, нет, рассердилась бы, наверное. Она же не знает, что Галя больше не водится с Наташкой.

— Тебе не жалко Наташку?

Галка удивлённо взглянула на Зорьку.

— А чего её жалеть, что она — больная?

— Ну, ты же с ней не захотела дружить.

— Не люблю, когда перед воспитателями выслуживаются. Я сначала думала, что Дашка и Анка наговаривают на Наташку, завидуют, что она такая красивая и что её старостой Крага назначил. А потом смотрю, он меня за ухо крутит, а она перед ним на задних лапках ходит… Ой, Зорька! Айда, смотри, Анка с Верванной насколько нас обогнали!

Зорька с тоской посмотрела на поле. И что это за работа такая? Жнёшь, жнёшь, а конца не видно. Хлопок и то быстрей собирать. Там знай обирай коробочки, а здесь… Сначала режешь, режешь перепутанные колосья, потом перевясло крутишь, потом собираешь охапки в сноп… А что, если?.. Ого-го! Это же гораздо быстрее!