Жанна Браун - Зорькина песня

Зорька вскочила и увидела Кузьмина, пробиравшегося к ним по бугуту. Степан Фёдорович остановился, чуть покачиваясь, и посмотрел на девочек.

— Так я и знал. Ляхова и Будницкая, два сапога пара… Весь коллектив, собственно говоря, трудится, а они, как дезертиры, в кустах прячутся. В чём дело? Почему не работаете?

— Мы только на минуту, — сказала Зорька.

Галка молчала, разглядывая деревянную ручку резака.

— Ляхова, ты что — язык проглотила? Отменять мои распоряжения у тебя хватает смелости. Ты думаешь, я ничего не знаю? От меня не укроется, понятно? Что?

Кузьмин говорил всё это против обыкновения тихо, разглядывая девочек тёмными глазами. Белки глаз у него были желтоватого цвета.

«Бабушка говорила, если белки жёлтые, значит, печень больная, а от больной печени у людей характер портится. Может, Крага поэтому такой злой?» — подумала Зорька, а вслух сказала, желая выгородить Галку:

— Это я предложила, чтобы каждый сам запоминал, сколько собирает корзинок. Николай Иванович говорил же, что сейчас каждые руки дороги.

— Вот ты какая, оказывается, сознательная? — не то иронически, не то удивлённо сказал Кузьмин.

Но Зорька не заметила иронии.

— Я и сейчас знаете что придумала? Если…

— Отправляйтесь работать! — не дослушав Зорьки, приказал Кузьмин. — Твои ценные предложения, Будницкая, мы послушаем на вечерней линейке, где ты, кстати, и объяснишь коллективу, почему просидела в кустах половину рабочего дня. Что?

Зорька открыла было рот, но Галка схватила её за руку и потащила за собой.

— Нашла перед кем распинаться. Разве ему докажешь?

— Ну и пусть! — сказала Зорька. — А я знаешь что придумала? Сколько нас всего? Тридцать пять, если с Верванной. Пусть самые сильные жнут, кто послабее — человека три, готовят перевясла, а шесть человек или пять вяжут снопы. Сразу работа быстрей пойдёт.

— Будницкая! Голова! — восторженно завопила Галка. — Айда скорей к Верванне!

Через полчаса работа на участке детдомовцев закипела. Мальчишки и старшие девочки с Верой Ивановной жали, Нинка Лапина и ещё двое крутили перевясла, а остальные вязали снопы и составляли их шалашиками по нескольку штук. За три часа такой работы детдомовцы сделали больше, чем за весь вчерашний день.

После работы к Зорьке неожиданно подошёл Саша.

— А ты молодец! Хорошо придумала.

Зорька смутилась. Саша смотрел на неё и улыбался.

— Просто удивительно, как это раньше никому в голову не пришло? Ну да ты у нас всегда такая… находчивая, верно?

Зорька покраснела и ничего не ответила. Ей хотелось многое сказать Саше, извиниться за ту выходку в очереди за кипятком, но от волнения она не могла выговорить ни слова.

— Что же ты молчишь? — спросил Саша и положил Зорьке руку на плечо. — Пойдём, уже все построились.

Зорька беспомощно оглянулась. Ну где же эта Галка? Когда надо, так её нет… и встретилась с ревнивым, подозрительным взглядом Наташи. «Ага, съела?..» — злорадно подумала Зорька и вдруг почувствовала себя с Сашей легко и свободно, словно они давно были друзьями.

— Я про это в одной книжке читала. Там колхозники так пшеницу жали.

— Ты любишь книги?

— Ещё как! У нас дома много всяких книг было. Ты Жюля Верна читал? А Вальтера Скотта? А «Тома Сойера»? И я читала. Только я больше всего сказки люблю. У них конец всегда хороший. Когда книга плохо кончается, такая обида берёт, и ничего сделать не можешь.

— В жизни тоже часто бывает, когда чувствуешь себя бессильным, — задумчиво и грустно сказал Саша.

Зорька согласно кивнула. Они шли сзади всех, чуть отстав от строя. Прибитая вечерней росой дорожная пыль холодила босые ноги. Быстро темнело.

— Когда город бомбили… у меня бабушка там осталась… Она там, а я ничего, ничего не могу сделать.

— Почему бабушка не уехала?

— Она не могла. Тётя Паша, бабушкина подруга, ещё с гражданской парализованная лежит. У неё даже орден есть, она боевая была. Комиссар! Не могла же бабушка её бросить… одну… Моя бабушка тоже на гражданской была этим, как его… лик… лик… — Зорька запнулась и смущённо взглянула снизу вверх на Сашу, — выскочило из головы. Ну, такое помещение, где взрослых учат читать и писать, которые неграмотные.

— Ликбез?

— Ага! Вот бабушка им и руководила. Только она учила красноармейцев. Вот кончится война, папа приедет, мама, Толястик — это мой старший брат. Он знаешь какой сильный? Просто как Поддубный, даже сильнее. А читать любит — ужас! Мама сколько раз сердилась… сядем обедать, а он книжку раскроет и ложку мимо рта проносит, вот честное слово! А у тебя папа тоже на фронте?

Саша прошёл несколько шагов молча, потом сказал:

— Нет. У меня никого нет…

— Как? Вообще? — ужаснулась Зорька.

— Вообще…

На глаза Зорьки навернулись слёзы. Она представила себе на секунду, что у неё тоже никого нет, и даже задохнулась от внезапного страха.

— Мы с мамой в отпуск ездили в Ленинград, — сказал Саша, глядя пристально перед собой, — отец раньше на Ижорском заводе работал, а потом его в село послали, председателем… А когда мы с мамой вернулись… вместо нашего дома только печка чёрная осталась.

— Пожар был?

— Нет. Кулаки сожгли. Ночью. И все сгорели: отец, бабушка, Настенька, сестрёнка младшая… ей всего два годика было. Потом люди рассказали, что их сначала постреляли, облили хату керосином и подожгли.

— Как же это так, Саша? — тихо сказала Зорька. — Так же только фашисты делают… Значит, кулаки — фашисты, да?

— Думаешь, фашисты только немецкие бывают? Фашисты все, кто хочет, чтоб только ему хорошо было, а другие на него спину гнули. А мой отец боролся за хорошую жизнь для всех, понимаешь?

— Конечно, понимаю, — горячо сказала Зорька, — я про это много разных книг читала, и кино смотрела… «Мы из Кронштадта» видел? А «Чапаев»? Знаешь, я думаю, твой папа погиб всё равно что на фронте, правда?

Саша кивнул.

— А потом что было?

— Потом… мама стала как деревянная. Легла у соседей на лавку, лицом к стене, и три дня пролежала молча. А на четвёртый умерла, так ни слова и не сказала… А потом за мной из города приехал Николай Иванович.

— Наш Коля-Ваня?

— А чей же? Наш…

Зорька прерывисто вздохнула и взяла Сашу за руку.

— Хочешь, когда война кончится, с нами жить? Хочешь? И мой папа тебе папой будет, и мама, и Толястик… Он всегда жалел, что я не мальчишка… Вот ты и получишься у него брат, правда?

Не отвечая, Саша сжал Зорькино плечо так, что ей стало больно, но она не подала вида, радуясь, что так хорошо придумала.

— Я глупо вёл себя тогда на станции, ты не сердись.

Зорька даже остановилась.

— Ну что ты! Это я… Я тогда Даше Лебедь цветов хотела нарвать… Я всё думала, может, она поправится. Как ты думаешь, она выздоровеет?