Галина Ширяева - Девочка из легенды

Только ушла управдомша, снова позвонили.

Валька сердито крикнула братьям:

— Вы что? Оглохли? Я же не могу на двадцать частей разорваться!

В коридор затопал Василек. Он что-то там долго возился, переговаривался с кем-то, потом прибежал в кухню, тщательно осмотрел дверь, ведущую в соседскую угловую комнату (даже подставил скамейку и заглянул в замочную скважину), потом исследовал соседские кастрюльки и сковородки, стоящие на плите, и снова убежал.

Толстые очищенные картофелины выскакивали из Валькиных рук, как из хорошо работающего, слаженного автомата.

«Пять, шесть, семь», — считала Валька. Сколько-то их еще чистить!

А потом еще нужно будет подмести и вымыть пол, выгладить и развесить занавески, расстелить скатерти и салфетки.

Кто-то за Валькиной спиной тихонько покашлял.

Наверно, Димка. Набегался на коньках, простыл. Надо сказать матери, чтобы дала ему на ночь липового чаю.

Валька вздохнула и откинула за плечо косу, которая то и дело лезла пушистым кончиком в кастрюлю с начищенной картошкой.

Сзади, за Валькиной спиной, испуганно ойкнули. Валька обернулась и увидела стоящего в раскрытых дверях кухни Валю.

Она обернулась не сразу, и Валя после своего громкого «ой!» еще несколько секунд смотрел на светлую Валькину косу с пушистой метелкой и голубым бантом на конце и старался сообразить, как Валька сюда попала, почему она тут хозяйничает, и вообще, что же это за чепуха получилась.

И лишь когда Валька обернулась и Валя увидел ее страшно изумленные глаза, он сообразил, наконец, что Валька Пустовойтова теперь его соседка.

— Ты… ты ко мне? — обрадовалась Валька.

Она сорвалась с места, швырнула в кастрюлю недочищенную картофелину, вытерла мокрые ладони о брюки, воскликнула: «Господи, как хорошо-то!» — и, вытянув из угла кухни табуретку, поставила ее перед Валей.

— Вот, садись! А я только сейчас думала: «Вот никто не догадается зайти сказать, что на тех уроках задали, на которых я сегодня не была». А ты догадался. Вот здорово! А откуда мой адрес узнал? У меня ж новый теперь. Никто в школе его, небось, и не знает… Погоди, я сейчас за дневником сбегаю и все запишу. Вот ты, оказывается, какой! Вот молодец! Да ты садись, садись!

И Валя, как дурачок, уселся. На свою собственную табуретку.

А Валька, сияя от радости, притащила дневник, вынула из кармана брюк огрызок карандаша и приготовилась записывать номера задач и параграфов.

Валя наконец-то опомнился. Стало ему мучительно стыдно за то, что он и в самом деле не догадался зайти к Вальке.

— Это… это же не я… То есть, я хотел сказать, что я не пришел… То есть я не собирался. Я не к тебе, — смущенно забормотал он, вскакивая с табуретки.

Валька еще раз вытерла ладони о брюки, подняла упавшую табуретку и растерянно уставилась на Валю непонимающими, обиженными глазами.

Дверь, ведущая в коридор, внезапно открылась, и на пороге кухни появился светловолосый богатырь лет шестнадцати.

Следом за ним двигался богатырь поменьше, лет десяти.

А позади топотал малышок-крепышок, с которым Валя уже познакомился.

— Валька, — небрежно проронил старший. — Что этой кильке в очках от тебя надо?

Физиономия у «богатыря» была отчаянно-смелая, нахальная. У него были широкие плечи и большие, наверно очень крепкие, кулаки.

Валина ладонь, сжимавшая в кармане ключ от комнаты, сразу вспотела.

— Ну? — спросил богатырь и, двинувшись на Валю, лихо сплюнул через плечо.

— Вовка! — завопила Валька. — Бери тряпку, сейчас же вытирай!

Вовка-богатырь мгновенно стушевался, опустил плечи, послушно принес из коридора тряпку и старательно вытер с пола плевок.

Валя уже за дверью своей комнаты победоносно крикнул:

— Я вот… тоже имею право… на жилплощадь!

От этой глупой фразы стало совсем тошно.

Валя сел в уголок и просидел так долго, злой и голодный (котлеты-то, приготовленные мамой, находились на кухне, а в кухне появляться ему не очень хотелось).

К двери несколько раз кто-то подходил, и раздавалось странное шуршание — то ли гладили ладонью дверь, то ли терлись о нее лбом, пытаясь заглянуть в замочную скважину. Один раз даже тихонечко постучали.

Валя гордо не подавал никаких признаков жизни.

Лишь часа через два, убедившись, что за дверью никого нет, он совершил вылазку на кухню и захватил со сковородки котлету.

Трофейная котлета была холодная, покрытая застывшим жиром, и он съел ее без аппетита.

В класс, на двери которого висела табличка «7-й Г», учителя входили по-разному.

Сергей Петрович, например, прежде чем войти в класс, перекладывал портфель из правой руки в левую и приглаживал волосы. Василий Илларионович, преподаватель физики, откашливался и раздвигал пошире плечи. Александра Ивановна поправляла ускользающий из-под мышки классный журнал. А Ирина Осиповна, классная руководительница 7-го «Г», подходя к двери класса, начинала хмурить брови.

Об этом оповестили класс Борис Стручков и Валька Пустовойтова. Им поверили, как очевидцам, потому что они часто опаздывали на уроки и входили в класс вслед за учителем. Лишь одна староста класса Антонина Трехина не поверила.

Седьмой «Г» — это вам не седьмой «А» или какой-нибудь там «Б» или «В»! Никаких чрезвычайных происшествий в седьмом «Г» не бывает. В классе восемь отличников (разве мало!), а неуспевающий всего один — Пустовойтова.

Правда, пока еще неизвестно, как покажет себя этот новенький Сенин.

Отметки-то у него хорошие (Трехина в первый же день просмотрела его дневник). Да и вообще вид у Сенина серьезный, тихий. И потом, он носит очки. Это тоже говорит в его пользу.

Но Трехину смущали две вещи.

Во-первых, у новенького сильно хромает физкультура, а лишняя двойка, конечно, потянет назад весь класс.

Во-вторых (а это, пожалуй, самое главное), новенький сел рядом с Пустовойтовой, а она уж обязательно повлияет на него отрицательно.

Своими опасениями Трехина поделилась с председателем совета отряда Ниночкой Петелиной.

Робкая, застенчивая Ниночка озабоченно нахмурила тоненькие брови.

— Да-да. Я тоже об этом думала.

«Ничего она не думала, — отметила про себя Трехина. — Никаких, ну совершенно никаких у Петелиной способностей к руководству нет. Везу двойной воз: и за себя, и за председателя».

Но вслух Трехина ничего не сказала, потому что везти двойной воз ей нравилось.

— Я поговорю с Сениным, — робко сказала Ниночка.

— Нет! — перебила ее Трехина. — Ты не сумеешь. Я сама все сделаю, как надо.

— Хорошо, — покорно согласилась Ниночка.

После недолгих раздумий Трехиной в голову пришла блестящая мысль. Вид у новенького довольно болезненный, сам он бледненький, худой, сутулый. Надо настоять на том, чтобы он добился у школьного врача освобождения от физкультуры.