Наринэ Абгарян - Счастье Муры

– Что это было? – отмирает, наконец, бабушка.

– Сын вчера подарок привёз. Эту, как её. Газонокосилку. Ну я решил включить. Видно, не на ту кнопку нажал.

Из-за поворота показывается сын Николаича дядя Илья. Он катит перед собой подозрительно тихую газонокосилку и тащит многострадальный чемодан. Баба Варя выходит к нему с вышитым рушником, показывает жестами – утри лицо.

– Спасибо, не надо, – говорит дядя Илья. – Пойду, добреюсь.

Баба Варя мелко кивает. Смотрит на него как на героя войны.

У Николаича лицо нашкодившего ребёнка.

– Надо было сначала инструкцию прочитать, да? – заискивающе заглядывает он сыну в глаза.

– Надо было, – говорит дядя Илья, вручает Гришке чемодан и катит дальше газонокосилку.

Дед с бабушкой загружают вещи обратно в чемодан. Председатель молча отгоняет Валентину от своего крыжовника. Пока никто не видел, Валентина подъела проплешину в кустарнике. В другое время председатель полез бы скандалить, но сейчас не решается. Его останавливает чемодан. Он видел, как метко кидается им бабушка. Поэтому он отгоняет Валентину в сторону и уходит в дом.

– Вот это даааа! – У Гришки от возбуждения горят щёки и блестят глаза.

– Вообще! – соглашается Мура.

На следующий день оказывается, что у Николаича сотрясение мозга. Диагноз ему Вера Самсоновна поставила. Она раньше преподавала в школе биологию. Больница в райцентре – не наездишься. Вот и бегает вся деревня к Вере Самсоновне за лечением. Потому что биолог, хоть и бывший, плохого не посоветует!

Бабушка, как узнала про сотрясение, тут же замесила тесто для яблочного пирога. Пока тесто доходило, она маялась совестью.

– Не переживай, – подбадривает её дед. – Ты же не специально.

– Конечно, не специально! – возмущается бабушка. – Если бы специально, он сотрясением мозга не отделался бы!

Когда пирог испёкся, она заворачивает его в фольгу, берёт в секунданты мужа с внуками и идёт проведывать больного.

Сын Николаича колет дрова. При виде гостей откладывает топор, подходит поздороваться. Протягивает руку деду, потом – Гришке. Гришка не ожидал, что с ним как со взрослым поздороваются, потому смущается. Но руку пожимает.

Мура впервые видит, чтобы бабушка так волновалась. Она суетится, хмыкает, бубнит себе что-то под нос.

– Как отец? – спрашивает наконец.

– Нормально.

– Лечится?

– Лежит. Велел кровать в гостиную перенести и поставить стратегически правильно, ногами к выходу.

– Зачем???

– Чтобы видеть, кто пришёл.

Гришка остаётся складывать дрова в поленницу, а Мура с бабушкой и дедом идут к пострадавшему.

– Здравствуйте, не вижу кто! – подаёт голос Николаич, когда они входят в дом.

Кровать действительно стоит в центре комнаты. Николаич лежит на высоких подушках с пластырем на лбу и, не моргая, смотрит на деда, бабушку и Муру.

– Так это же мы! – фальшиво бодрым голосом отвечает дед и выставляет вперёд пирог в фольге. – Не узнаёшь, что ли? Вот, проведать тебя заглянули.

– Чемодан не забыли?

– Могу сбегать, – рявкает бабушка.

– Андреевна, я смотрю, ты мириться пришла? – сощуривается Николаич.

– Вот и не нарывайся, раз мириться пришла, – сбавляет тон бабушка и направляется на кухню – ставить чайник. А дедушка остаётся разговаривать с больным.

– Просыпаюсь с утра – вокруг всё фильдеперсовое, – принимается за рассказ Николаич.

– Да ну! – удивляется дедушка.

– Дык! Аж в глазах рябит. И голова кружится. Растолкал Илью, отправил за Верой Самсоновной. Та поглядела меня, пульс пощупала. Сотрясение!

– А как определила?

– Так и определила. Лечение назначила хорошее – покой и здоровый сон. Пей, говорит, народные успокоительные средства…

– Это какие? – оживляется дед.

– Не те, что ты подумал. Мята, валерьянка, зверобой.

– А!

– Ну. Ешь, говорит, каши на молоке. И, это… – Тут Николаич переходит на шёпот: – Никакой соли.

Он прикладывает палец к губам, достаёт из-под подушки пакетик с солёными сухариками, отсыпает себе в рот половину и воровато хрустит ими.

– Николаич! – крякает дед.

– Я без соли жить не могу! – вздыхает Николаич.

Мура понимающе кивает. Она тоже не очень представляет, как можно жить без соли.

– Только не выдавайте меня сыну, – просит Николаич. – А то он в больницу меня отвезёт. Страсть как не хочется в палате лежать.

В комнату вплывает бабушка. Несёт на подносе чай и пирог.

– Чай с мятой, успокаивающий, – поясняет она. – Сахар не положила, потому что пирог сладкий.

– Я несладкий чай не пью, – сварливится Николаич.

– Ладно, сейчас – Бабушка разворачивается и уходит на кухню.

– Сахар в баночке с надписью «Горох», – кричит ей Николаич.

– А чего не «Мука»? – язвит бабушка.

– Потому что в баночке «Мука» пшённая крупа.

Пока бабушка размешивает сахар, Николаич быстро доедает сухарики. Протягивает пустой пакетик деду:

– Выкинь потом, будь другом.

– Ладно.

Бабушка возвращается через минуту:

– В постели будешь есть или, может, встанешь?

– Вера Самсоновна велела лежать.

– Тогда хотя бы сядь.

Николаич садится, разглаживает на коленях одеяло.

– Давай сюда поднос.

Бабушка делает шаг вперёд, спотыкается о неровную половицу, теряет равновесие, но каким-то чудом удерживается, не падает на Николаича. Чашка с чаем опрокидывается на пирог, брызгает веером горячих капель. Бабушка, удерживая на весу поднос, бежит вперёд, огибает дугой кровать, пролетает мимо зажмурившейся от ужаса Муры и окаменевшего деда… и скрывается на кухне.

Через секунду оттуда раздаётся её голос:

– Пошли отсюдова, пока я его в Могилёву губернию не отправила!

Дед встаёт, пряча глаза, протягивает руку:

– Бывай.

Николаич молча пожимает ему руку.

Ушли не оборачиваясь.

Теперь Мура знает, что означает выражение «отправить в Могилёву губернию». Так в деревне называют кладбище.

– Бабуль, а бабуль, – уткнувшись носом в мягкий бабушкин бок, бормочет она, – а если бы ты ошпарила чаем Николаича?

– Бегал бы тогда Николаич как ошпаренный.

– А если бы он вдруг от этого умер, то отправился бы в Могилёву губернию?

– Умрёт он, как же! – зевает бабушка. – Знаешь какой он у нас живучий? Однажды в продуктовый завезли некачественных консервов. Вся деревня от этих консервов слегла. И лишь Николаичу хоть бы хны. Даже не отравился.

– Ого! – шепчет Мура.