Ян Грабовский - Муха с капризами (с илл.)

Японец посмотрел на неё с укором, поджал хвост, вскарабкался на своё кресло и повернулся к тётке спиной.

— Вы смотрите, как он обиделся! — засмеялась она. — Микки, да не сердись ты!

Микадо покосился на неё одним глазком.

— Микки, скатерть! — позвала тётка Катерина и сама подёргала край скатерти.

«Поняла наконец!» — обрадовался Микадо. Вскочил и схватил в зубы бахрому. Зарычал, затявкал.

Тётка Катерина делала вид, что защищает стол. Бегала, топала. Веселилась на славу!

Кончалась забава всегда на том, что тётка говорила Микадо:

— Ну, Микки, поиграли и хватит! Надо работать!

Микки смотрел на неё вопросительно. Поняв по выражению её лица, что действительно пора кончать игру, подбегал к ней, прыгал ей на колени и вилял хвостиком. Она гладила его по головке.

— Уж и милый-то он, и ласковый, а умный, как человек. Если бы он говорить умел… Ого-го! — говаривала она о японце.

И после таких заявлений в кухне возобновлялись беседы на животрепещущую тему: что же будет, когда панна Агата заберёт Микадо в Варшаву?

А тем временем… Тем временем случилось происшествие. Скандал. Беда. Катастрофа.

Санди, этот расфранченный барин, этот противный визгун, который совершенно не мог ужиться с нашими псами, который ни на шаг не отходил от своей хозяйки… пропал! Исчез. Как в воду канул.

Он утром вышел во двор. Тётка Катерина видела, как он на своих шатких ножках обходил, по обыкновению, все закоулки. Но, вместо того чтобы, как обычно, немедленно вернуться в комнату, остался на дворе.

Проходит четверть часа, час… О Сандике ни слуху ни духу.

Переполох! Беготня! Розыски!

Панна Агата, растрёпанная, носится как безумная по саду.

Заглядывает под каждый куст крыжовника, обыскивает каждый куст сирени, ветку за веткой. Топчет капусту! Помидоры перемяты! Салат — поминай как звали!

Понятно, человек в отчаянии. Чего от него и требовать. Но тётка Катерина взбесилась! Жалко ей, видите ли, салата. И капусты. И помидоров. Она прямо за юбку потащила панну Агату с грядок. А та рвётся изо всех сил!..

Тузик подмигнул Рыжему, Рыжик — Тузику.

«Поможем тётке Катерине!» — решили друзья.

Боюсь, что они не столько хотели помочь, сколько обрадовались случаю побезобразничать. Катерина тащит панну Агату в одну сторону, Тузик тянет в другую, а Рыженький с визгом налетает сзади!

Панна Агата — ничего, только во весь голос кричит:

— Санди, Санди, Санди!

И всё пронзительнее, всё визгливее. Словно кто ножом по стеклу водит.

Эх! Конец света — и всё тут!

А соседям — потеха!

Поиски Сандички продолжались до самого обеда.

Мне пришлось одолжить у знакомых бредень и лезть с ним в наш садок, ибо панна Агата вбила себе в голову, что Санди утонул в этой луже, где было больше грязи, чем воды.

Я покорно месил грязь ногами, хотя, правду говоря, не находил в этом занятии не только удовольствия, но и смысла. Потому что не только Санди, но и крыса не могла бы утонуть в нашем садке.

Но чего не сделаешь, чтобы угодить обезумевшей от горя женщине, гостье…

Наконец пошли домой.

Панна Агата шатается от горя. Едва не падает мне на руки.

«За доктором, — думаю, — послать, что ли?»

Входим мы во двор. Вдруг Рыжий смотрит на Тузика, Тузик — на него. Подняли носы, нюхают.

«Тузик! — крикнул Рыжий. — Чуешь нашу печёнку?»

«Погоди!» — рявкнул Тузик и втянул в себя воздух. И вдруг, как камень из пращи, полетел к воротам. Рыжик — за ним. Секунды не прошло — визг, писк, скулёж где-то за домом, на улице.

— Сандичка, Сандичка мой! — крикнула панна Агата.

Вот она уже за воротами.

Крися, тётка Катерина и я — за ней!

В нескольких десятках шагов от ворот, там, где начиналось поле, — видим, клубится пыль… До неба! Ничего не видно — только туман, в котором мелькает то голова, то хвост, то лапа. И визг стоит неслыханный.

Подбегаем ближе. Это Тузик и Рыжий обрабатывают Сандика!

А из-за чего сражение? Из-за печёнки! Сандик, видимо, отыскал её, выкопал и утащил из сада в поле. И там устроил пир горой.

Он огрызался вовсе неплохо. Сражался упорно. Я этого даже не ожидал от такого недотёпы.

Но панна Агата приняла это событие так близко к сердцу, что немедленно начала укладывать вещи.

— Ни секунды не останусь в доме, где держат таких несносных собак! Мой Санди научился есть такую тухлятину у ваших дворняг. Они его испортили! — упрекала она нас, курсируя между чемоданами и корзинкой, в которой лежало её захворавшее сокровище.

И невозможно было её убедить в том, что наши собаки не могли «испортить» её Сандички, ибо «сокровище» совершенно не водилось ни с Тузиком, ни с Рыжим.

Вечером, во время ужина, Крися не спускала Микадо с колен.

И чудилось мне, что, поглаживая его по голове, она незаметно потягивала носиком. Тётка Катерина ходила хмурая.

После ужина Крися подходит ко мне и говорит:

— Дядечка, а как же Микадо?

— Что значит «как же», дорогая? Собака принадлежит панне Агате. Я, правда, вижу, что она его меньше любит, чем Сандика, но, очевидно, всё-таки увезёт его в Варшаву.

— Дядя, а может… — начала Крися и запнулась.

— Что?

— Дядечка, а может быть, вы попросите панну Агату... Пусть бы она нам его оставила!

— Детка моя, — говорю, — нехорошо поручать другому то, что мы можем сделать сами. Поговори сама с панной Агатой.

Крися пошла.

Не прошло и минуты, как она вернулась.

В слезах. И побежала на кухню. О чем уж они там говорили с тёткой Катериной — не знаю. Известно мне лишь то, что двери во всем доме хлопали, кастрюли гремели, завтрак на следующий день опоздал на целых полчаса, а молоко так пригорело, что его в рот взять было невозможно!

Прибыла бричка, в которой мы должны были отправить на вокзал панну Агату. Начали выносить вещи. А наши собаки и Микадо всё ещё были где-то в городе. Они появились в самую последнюю минуту.

Панна Агата схватила Микадо и засунула его в корзину.

«Видал?» — шепнул сокрушённо Тузик.

Рыжий не издал в ответ ни звука.

Зато панна Агата вскрикнула и выронила корзинку с Микадо на землю.

Рыжий укусил её за ногу. И тут же отскочил.

Кусался он редко, но всегда очень больно.

Панна Агата схватилась за укушенную ногу.

— Убейте эту дворняжку! Она, наверно, бешеная! — крикнула она и по ошибке бросилась с зонтиком на Тузика.

Тузик оскалил на неё зубы и рявкнул:

«Руки прочь!»

Едва мы кое-как уладили дело, и тут на тебе — новый скандал!

Микадо выбрался из корзинки, хвост под себя — и ходу на двор!

Я поймал его, принёс, панна Агата вырвала его у меня из рук, упаковала в корзинку. Поехали.

Хлюпала Крися носиком или нет?

Да. И ещё как! А на корзинку с Микадо старалась даже и не смотреть.

Мы внесли вещи панны Агаты в купе. Поставили и корзинки с собаками.