Юрг Шубигер - Где лежит море?

Когда мира еще не было, не нужно было носить солнечные очки. Днем и ночью тогда было темно. Точнее, только ночью — дня-то ведь не было тоже. Темнота была такая, что и собственной руки не разглядеть. Правда, руки тогда не было, и глаз не было, и того, кто бы глядел. Не было ничего, кроме пустоты, все заполнявшей собою от края до края. Хотя краев тогда быть не могло, в ту далекую пору, когда мира еще не было.

Жаль, нельзя побывать там, где ничего не существует. Ну а если б туда кто-нибудь попал, он наверняка бы решил там остаться. И ему бы и в голову не пришло, что еще должен возникнуть мир из семечки, из скорлупы ореха или из мирового яйца. Это такое черное яйцо, которое снесла черная курица.

— Кстати, про это черное яйцо существует отдельная история. Хочешь ее послушать?

— Нет.

— А зря, она ведь такая интересная. Одна из самых интересных, которые я знаю. Начало ее заключено в полной темноте, в самом центре яйца, которое лежит внутри курицы, а курица сидит в полной темноте… Ну что, рассказывать дальше?

— Нет уж, хватит!

У меня есть одна кукла со светлыми волосами, которая сначала не нравилась маме, потому что мне ее папа подарил. Она умеет открывать и закрывать глаза. Но одно веко у нее иногда залипает. Это началось после одного несчастного случая, точнее, после одного происшествия. Моя кукла умеет плакать и п и сать. А поначалу она еще и росла. Конечно, это была для нас неожиданность. Ведь папе ее продали как самую обыкновенную куклу.

Когда я вытащила куклу из коробки, она сказала: «Ах!» Это она с самого начала умела говорить. На ней была коротенькая синяя юбка и кофточка в горошек. Кроме куклы в коробке было маленькое кресло, щетка для волос и кроватка, которую можно было использовать и как ванночку. Я назвала куклу Мисс, а мама говорила ей просто «Моя сладенькая».

Мисс все росла и росла. Даже ночью. П и сала она редко, плакала часто и все время росла без остановки. А ее кроватка, кресло и щетка оставались точно такими, как прежде. Я хотела, чтоб у Мисс были свои кеды, тенниска и ракетка. Но вскоре мне пришлось от этой мысли отказаться, ведь она бы тут же из всего выросла.

— Послушай, Мисс, — сказала я. — Ты растешь, как…

— Как что? — спросила Мисс, которая уже немного выучилась говорить.

— Как салат, — ответила я, толком не зная, чего бы такого сказать.

— Ах! — сказала Мисс.

Было видно, что она меня не поняла. Я-то имела в виду тот салат, который растет в огороде, а она подумала про салат, который кладут в тарелку и больше он уже не растет. Мисс слегка улыбнулась. Она всегда слегка улыбалась, даже когда плакала.

Тем временем Мисс доросла мне уж до колена. И я совершенно не знала, чего бы ей надеть. Еще через полгода она была мне по плечо. Я отдала ей свою темно-красную бархатную юбку, из которой сама уже выросла.

Хотя вообще-то она всегда была мне немножко маловата. И надевала я ее только, если мама заставит. Это случалось, когда мы все фотографировались. В то время папа еще жил с нами. Но если судить по фотографиям, наша семья состояла из меня и папы (или из меня и мамы — это если папа фотографировал). И ни разу не получилось так, чтобы в кадре оказались мы все трое. Сзади у этой юбки была молния. Но мне ее можно было не застегивать. На фотографии ее все равно не было видно. Видна была только толстая девочка.

Кукле эта юбка очень подошла. Ей вообще все шло. Вот только без одежды она была похожа на рыбу без чешуи.

Когда Мисс доросла до моих платьев и до моей кровати, настало самое время отдать ее в школу. По крайней мере, мне так показалось, и я ей об этом сказала.

Мисс была не против, и мы вместе отправились в школу. Мисс стала учиться читать и писать. Хуже всего дело обстояло с физкультурой. Ее длинные руки и ноги не хотели слушаться. К тому же они были слишком красивы для физических упражнений.

И таблица умножения ей никак не давалась. Когда Мисс узнала, что 3 х 8=24, то сразу спросила:

— 24 чего?

— Чего-нибудь, — ответила учительница. — Кошек, например.

Мисс улыбнулась. Она умела плакать, п и сать, говорить и улыбаться.

— Ну надо же, — сказала Мисс. — 24 кошки… И каждую нужно погладить и накормить… — И она опять улыбнулась. — По мне, лучше б это была собака. Но только одна.

— Речь вообще не о том, кошки это или собаки, — сказала учительница.

— А о чем же? — удивилась Мисс.

— О числах. Кошки — только пример. Вместо них ты могла бы взять пальцы.

— 24 пальца? Где же мне их взять?

И Мисс принялась рассматривать свои красивые пальцы с налакированными ногтями. Ведь она не ребенок и никогда им не была. Она настоящая дама, стройная, загоревшая, с красными губками, голубыми глазами и небольшим носиком.

Учительница улыбнулась. Но Мисс больше не улыбалась. Д о ма она легла на кровать и закрыла глаза, как это обычно делают куклы. Под веками у нее выступили слезы. Они были несолеными. Я это точно знала, потому что однажды их попробовала. Но все-таки это были слезы. И я протянула Мисс свой носовой платок.

— Думаешь, я такая странная? — спросила Мисс и, собравшись с духом, широко раскрыла свои голубые глаза. Теперь она сидела на кровати, положив перед собой руки.

— Да, — честно сказала я.

— А что ты еще обо мне думаешь?

— Что ты красивая.

— Очень?

— Ты худая, а я толстая, — сказала я.

Мисс кивнула. Ей было все равно, какая я. Худая или толстая. И мне ужасно захотелось заплакать, но я сдержалась. К тому же мой платок и так был весь мокрый от ее слез. И еще я хотела есть. Когда мы с мамой обедали, Мисс всегда сидела рядом. Она ничего не ела, а только пила. Жидкость ей нужна была, чтобы плакать и п и сать. Как-то она выпила кока-колы, а потом плакала и п и сала только колой. Несколько раз я пыталась ее накормить: один раз манной кашей, один раз творогом и один раз шоколадом. Но Мисс только набивала себе полный рот еды, а дальше эта еда никуда не шла. Мисс не умела жевать и глотать. Она даже не знала, как это делается. А когда я ей это продемонстрировала, Мисс начала реветь с набитым ртом. Ее белые зубы нужны были только для красоты, да еще для того, чтобы правильно произносить звук «с». В моем имени целых два таких звука — меня зовут Сусанна.