Эрвин Штриттматтер - Пони Педро

Почему я лежу здесь, на сене, а не сижу дома за письменным столом? Всему виной моя страсть к лошадям. И это отлично! Когда б еще мне пришло в голову путешествовать вместе с грузом? А теперь я узнаю, как разъезжают вещи и животные.

Педро шуршал сеном — привычный знакомый с детства шорох… Меня одолевала дремота. Вон там стоит мой маленький Педро. А здесь лежу я, единственный знакомый, оставшийся с ним.

Когда я проснулся, мы были уже в пути. Педро привык к тряске и толчкам. Он уплетал сено так, что за ушами трещало.

В дверной щели вспыхивали и гасли пробегающие мимо огоньки. Ночь уже наступила. Когда мы с грохотом проносились сквозь рой вокзальных огней, ночное небо как бы отступало, звезды меркли. А когда станция оставалась позади, небо снова надвигалось на нас, луна покидала свое лесное логово, Большая Медведица подползала к лесной опушке.

Поезд остановился. Замелькали фонари. За каждым фонариком стоял железнодорожник. А что, если и на небе кто-то стоит за каждой звездой и держит ее? Трах! Сейчас не время фантазировать. Мы приехали на сортировочную станцию. Наш поезд разорвали на части. Этот вагон — в Росток, этот — в Гера, а этот — еще куда-нибудь. Грохот и лязг. Снова кувыркаемся и падаем, как сегодня вечером.

Я кричу в дверную щель фонарю, который проплывает, покачиваясь, мимо нас:

— Эй, ты, не видишь надписи, что ли? Тут живые твари едут!

— В такой темноте разве увидишь? — прокряхтел старик сцепщик.

Приподняв фонарь, он посветил в вагон и, увидев дрожащего жеребчика, прищелкнул языком. Его кайзерские усы над толстой верхней губой запрыгали.

— Твоя лошадка?

— Очень может быть.

— А чего ты такой сердитый?

— Как тут не сердиться, если вы так дергаете!

— Уж больно ты важничаешь, не из ученых ли? — фыркнул железнодорожник себе под нос. — Убери, профессор, голову от дверей, сейчас опять дернет.

Следующий рывок был мягче. Нас передвигали уже осторожнее, а под конец почти нежно. Я похлопал Педро по шее. Мы произвели впечатление.

Всходило алое солнце. По небу плыли розовые ладьи облаков. Пять часов утра. Нас привезли в районный город на товарную станцию, но документы на своего пони я нигде получить не мог.

— Документы? Выдаем только с семи часов, когда начинается работа на станции.

Ох, уж эти неповоротливые бюрократы!

Мы самовольно выгрузились и потихоньку пошли со станции. Сойдя с путей, Педро громко заржал своим трубным голосом.

— Сразу видать, что ничего-то ты не смыслишь в бюрократии!

Педро заржал еще раз. Победные фанфары, да и только. Мрак, царивший в вагоне, был побежден. Начальник станции подошел к двери и махнул рукой.

— Ну вот и доигрался! Теперь нас отведут обратно, тебя отстегают, а меня, за нарушение их железнодорожных порядков, запрут до прихода полиции в тормозной будке.

Однако Педро, ничуть не смутившись, в третий раз сыграл туш. Шлагбаум позади нас опустился. Мы были спасены.

В городе Педро приветствовал шотландского пони развозчика молока, битюгов возчика бревен и рыжую кобылу из государственного садоводства. Эта старая кляча везла тележку, полную красной герани. Педро ворча обнюхал тетушку-кобылу. Она, видно, ему не понравилась. Зато красные зонтики герани пришлись ему больше по вкусу, и он слопал один цветок. Мне пришлось тут же заплатить за его завтрак.

— Однако ты, как я погляжу, понимаешь толк в деликатесах!

Педро только ушами повел.

Дорога вилась по полям. Пела овсянка. Стайка зябликов сопровождала нас, перепархивая при нашем приближении с дерева на дерево.

«Большой человек и маленькая лошадка», — щебетали зяблики. Они принесли эту новость в ближайшую деревню. Крестьяне внимательно разглядывали нас, оценивали, напутствовали добрым словом.

— Лошадка что надо, хозяин! Счастливого пути!

Трава в придорожной канаве манила к себе. Я пустил Педро попастись, а сам уселся на мягкую, пышную зелень. Солнце запрыгало перед моими усталыми глазами.

Во сне я выпустил из рук веревку. А когда какая-то птичка разбудила меня, поставив на нос кляксу, Педро уже маячил темной точкой где-то позади, у рощицы. Еще немного — и точка скроется за поворотом дороги.

— Педро-о! Педро-о-о! — с таким же успехом я мог просить зябликов сесть мне на руку.

Ведь для Педро я был всего лишь случайным дорожным знакомым, с кем, пожалуй, еще раскланяешься на прощание в зале ожидания или на перроне и с легким сердцем расстанешься навсегда. Придется теперь бежать обратно в город и спрашивать у каждого встречного: «Слушай, друг, не попадалась тебе маленькая лошадка?» — «Попадалась. Бежала на вокзал, боялась на поезд опоздать», — ответят мне.

Но тут я заметил, что точка у поворота дороги увеличивается. Вскоре я уже мог разглядеть скачущую галопом лошадь. Педро возвращался. Он мчался во весь опор, так что пыль летела из-под копыт. Я широко расставил руки. Педро остановился и снова принялся щипать траву. Я без труда поймал его.

Во мне заговорило мелкое тщеславие: «Значит, для Педро я уже свой, а не просто случайный дорожный знакомый!»

Пых! Пых! К нам с пыхтением приблизился большущий трактор и сбил с меня спесь. Педро просто-напросто удирал от этого грохочущего зверя. Тракторист даже не удостоил нас взглядом и, отвернувшись, сплюнул в канаву. Лошадь для тракториста — живое ископаемое. А пони для него и вовсе даже не лошадь, а так, козявка какая-то. Однако тщеславие мое снова взыграло: все-таки для Педро я симпатичнее, чем трактор.

Пол в стойле был устлан мягкой подстилкой из опилок. Пахло цирком. Коза Минна встретила своего нового товарища приветливым «ме-е-е». Подойдя к двери конюшни, Педро заартачился. Он потянул носом пахучий воздух и отвернулся.

Жена принесла полотенце, больше того — даже чистое полотенце, ведь она женщина добрая. Моя дочь Криста завязала Педро глаза. Мы стали водить Педро по двору. Это очень напоминало игру в жмурки. Мы хотели его запутать. Он должен был забыть, где находится дверь в конюшню. Но он этого не забыл. Чутье заменило ему зрение. Должно быть, он считал, что от нашей Минны пахнет не так приятно, как от козла в его родной конюшне. А может, порог в конюшне слишком высок для него?

Мы разостлали на пороге солому. Педро понюхал свежую солому и даже отведал ее, но в конюшню не пошел.

Мы сняли повязку с глаз Педро и закидали порог землей. Педро понюхал землю и недовольно захрапел. Как видно, наша земля тоже ему не понравилась. Ну что ж, придется заводить его в конюшню задом, как вчера — в вагон.

Однако и эта хитрость не помогла. Педро стал ученым. Он вильнул крупом и, вместо того чтобы идти в дверь, уперся в стену. Мое терпение лопнуло.